Я же могу только наблюдать.
В будущей жизни этой девушки ничего не изменилось. Она не захотела ничего менять. Она пыталась улыбнуться мне, она говорила слова извинения, хотя в её голове сформировался четкий образ — с довольной улыбкой она показывала мне торчащий средний палец. В некотором роде, она ненавидела меня так же, как своих родителей. И неважно почему — девушка играла по жизни, втайне проклиная всех, с кем сталкивалась. Это её образ жизни сейчас и на ближайшие два года.
Что будет потом, она не знает.
А я знаю, и ничего не буду делать.
Когда она мысленно показывала мне средний палец, посылая подальше, я видел её мучительную смерть — через оперативное лечение и лучевую терапию, через боль и ужас осознания своей смерти в двадцать четыре года.
303 палата. Трое мужчин. Справа пожилой мужчина с панкреатитом, рабочий с одного из заводов области. На его лице написано количество спиртного, которое он выпил в этой жизни, а в анализах отражено критическое состояние поджелудочной железы и печени. Я знаю, что в прикроватной тумбочке у него спрятан кусок соленого сала, а в сознании уже давно зреет запретное желание выпить холодной водочки. Еще неделю назад он лежал под капельницей со страдальческим выражением лица, покорно принимал уколы и таблетки, даже не помышляя об алкоголе, но прошло всего четыре дня после стихания воспалительного процесса, и он уже забыл о пережитом. Он снова готов медленно убивать себя.
— Сидоров, — говорю я ему, — отдайте мне сало, которое вам принесла жена.
Я смотрю на то, как изменилось его лицо — мечта о том, что он поздно вечером съест сало, исчезала, как сигаретный дым.
— Какое сало, доктор? Я прекрасно знаю, что мне его нельзя. Ничего мне жена не приносила, — говорит он, протестующе взмахнув руками.
Я стою и смотрю на него. Некоторые люди готовы мучиться и страдать за кусок любимой пищи, словно это единственное, что им нужно в жизни. Смысл их существования — в приеме пищи, все остальное время они живут в предвкушении еды. Я протягиваю руку и отрывисто говорю:
— Сидоров, сало!
Он тяжело вздыхает и вытаскивает шмат сала грамм на триста, завернутый в бумагу.
— Если бы вы это сегодня съели, послезавтра ваша жена забрала бы ваш труп из нашего морга, — говорю я и отворачиваюсь от мужика. Скорее всего, он не поймет и не осознает того, что я ему сейчас сказал.
Налево у окна тридцатилетний мужчина. Инженер с одного из областных предприятий. В некотором роде, потомственный интеллигент. У него тоже холецистопанкреатит на фоне неумеренного употребления алкоголя. Он только вчера почувствовал себя лучше, и сегодня может говорить без мученической гримасы на лице.
