За окном в лучах заходящего солнца начинался вечер с его сумерками и полутенями. Пройдя на кухню, я услышал звук открывающейся двери. Пришел сын.
Он с порога закричал, – Есть хочу.
– Садись. Сейчас что-нибудь соображу. Чисто мужское блюдо – яичницу будешь?
– Буду.
Сын, пока я собирался готовить, пошел в свою комнату, но, не дойдя до двери, остановился. Я понял, что он увидел, что некоторых фотографий, что висели на стене, нет. Потом до него дошло, что нет фотографий, где его мать.
Он развернулся и вошел на кухню. Я стоял у плиты и готовил ему ужин.
– Пап, что случилось? – сказал он мне в спину, – Почему ты снял фотографии мамы?
– Садись за стол, я попробую тебе все объяснить.
Он прошел и сел за стол спиной к окну. Я поставил перед ним тарелку, достал из холодильника яблочный сок, налил стакан и поставил перед ним.
Затем сел напротив. Я смотрел на него, не зная с чего начать. Но выбор был невелик. Сын смотрел на меня, не притрагиваясь к еде.
– Скажу, как есть, не подбирая красивые слова. Звонила мама. Она сказала, что не вернется к нам. Она не будет больше жить с нами. Я попросил ее больше не беспокоить нас, не звонить, не напоминать о себе. Я стер ее номер в своем телефоне и, как видишь, снял фото. Возможно, я поторопился и поступил эмоционально, решив за нас обоих, сказав, чтобы не звонила ни мне, ни тебе. Ты волен решать сам. Общаться с ней или нет. Любой твой выбор я приму.
Я замолчал. Я понимал, что ему нужно время, чтобы почувствовать, понять сказанное мной. Смерть человека – большое горе и даже ребенок со временем понимает безвозвратность потери. Но уход живого человека – это тяжелая ноша для памяти. Зная, что человек жив, где-то ходит, грустит, смеется, но не с тобой. Память может иногда выборочно достать известный образ даже по аналогии с кем то, с каким-то событием. И в этот момент от нее никуда не деться. Эти моменты памяти не прогонишь. Единственное лекарство – это не обращать внимания, не поддаваться воспоминаниям, а пропустить мимо себя, как образ случайного прохожего, который какое-то время держится, но быстро гаснет. Так и здесь. Но это я, взрослый человек. А ему всего, а, может быть, уже пятнадцать? Все это пронеслось в моей голове.
Я не спрашивал сына. Смотрел мимо него за окно на гаснущий вечер, ожидая его реакции. Я даже не представлял, что у него сейчас в голове.
И тут он задал мне вопрос, не высказал мнение, предположение, а именно вопрос, которого я от него не ожидал.
