Принципиальному экономическому равенству членов первобытных коллективов не мешало то, что они отнюдь не были единообразной недифференцированной массой. Свойственное первобытному обществу разделение труда между полами было выражено куда резче, чем когда-либо в последующей истории человечества, и сопровождалось своего рода обособлением полов в хозяйственной деятельности, общественной жизни и идеологии. У многих охотничье-собирательских племен даже не разрешалось, чтобы женщина дотрагивалась до мужских орудий труда, а мужчина – до женских. То же позднее сохранилось на стадии раннего земледельческого и скотоводческого хозяйства. Так, например, у индийского племени Тода женщины не должны были подходить к домашнему скоту и даже ходить по тропинкам, ведущим к доильням. В ряде первобытных обществ обычным явлением была бытовая изоляция полов. Мужчины и женщины нередко и жили раздельно. Мужчины имели свои обряды, религиозно-магические культы, иногда даже тайные языки. Существовали специфически мужские и специфически женские обязанности и привилегии. На основе жесткого разделения труда и связанного с ним общего обособления мужчин и женщин возникали их разные социально-бытовые статусы, но это не были неравные, иерархизованные статусы, ведшие к господству одного пола над другим» [1].
Вполне естественно, что при таком важном культовом значении женщин они оказывались в роли вождей и руководителей племени. Как отзвук этих времен можно рассматривать власть Великой Жрицы на острове Крит. Культурный и религиозный матриархат был свойствен большинству древних племен. Миф о том, что первобытный мужчина обращался со своей женой хуже, чем его потомки, скорее всего придуман. Подчиненное положение женщины есть результат более позднего этапа развития цивилизации.
Следующее мифологизирующее противоречие – вопрос о статусе амазонок у древних народов. Если женщины-воины как явление действительно существовали, то в каком виде: самостоятельного и независимого «народа женщин» или в виде народа, у которого женщины играли главенствующую, а мужчины – второстепенную роль, или ещё в каком-то?
Возможно, эти вопросы не были бы такими спорными, если бы ранние исследователи имели ключ, который до XXI в. – века информационного – у них не было.
Таким ключом является чувашский язык, как сохранившийся сарматский язык, и в частности «Чувашско-русский словарь» под редакцией М. И. Скворцова (М.: Русский язык, 1985) (вопрос о предполагаемом тождестве чувашского и сарматского языков будет подробно рассмотрен ниже, в главе
