Но вот лай стих, и собака жалобно завизжала и умолкла.
Месма поначалу обрадовалась: наверное, сын вернулся! Она быстро встала с постели, подошла к двери и уже протянула руку, чтобы открыть ее, как вдруг, точно какая-то невидимая сила остановила ее, сердце отчаянно заколотилось. Обессиленная, она прислонилась к стене.
Во дворе раздался звонкий стук лошадиных подков. Может, приехал Мургуз? А вдруг он встретил сына и привез домой? Осмелев, Месма снова потянулась к засову, но в эту минуту во дворе раздался повелительный окрик:
— Эй, хозяин, выходи!
Голос был незнакомый, и Месма задрожала от страха. Сквозь грубый смех Месма различила слова:
— Выходите, хозяева, я привез вам гостинец!
Возле самой двери с грохотом упало что-то тяжелое. Где-то в ночи, удаляясь, мерно стучали копыта. Собака молчала, словно ее и не была во дворе.
«Что за гостинец? Кто этот поздний гость? Почему молчит собака?» — в страхе спрашивала себя Месма. Сжавшись в комочек, стояла она возле двери, не находя сил ни открыть ее, ни вернуться к постели.
Сохраб не спал, его разбудил незнакомый голос. Мальчик лежал под одеялом без кровинки в лице и с трудом переводил дыхание. Холодный ужас охватил все его существо. Широко раскрытыми глазами глядел он на мать, замершую у двери. Сколько так прошло времени, он не помнил. Наконец Месма, с трудом повернув к сыну лицо, чуть слышным голосом позвала к себе и велела открыть дверь.
От страха еле передвигая ноги, Сохраб добрался до двери и поднял засов, показавшийся ему пудовым. Светало. В соседних дворах появлялись люди, пастухи гнали в стадо скотину. Опираясь на плечо Сохраба, Месма переступила порог:
— Сын мой! — отчаянно вскрикнула она и без чувств повалилась на землю.
Сохраб ничего не понимал. Только казалось ему, что сердце вот-вот разорвется на части. Мать бездыханная распласталась на земле. «Что случилось? Почему она так напугалась?» — думал он, не замечая окровавленного мешка, валявшегося у самых Дверей. Из мешка торчала полусогнутая человеческая рука.
— Мама… — прошептал он, склонившись над матерью.
Месма лежала посреди двора. Она упала на очаг, волосы рассыпались, смешались с золой, и, если бы не судорожное подергивание плеч и слабые стоны, изредка вырывавшиеся из груди, ее можно было принять за мертвую.
Сохраб хотел закричать, позвать на помощь, но язык не слушался, голоса не было. Он беспомощно открывал рот, глотал воздух, пока наконец какие-то невнятные звуки не вылетели из его горла. Он снова позвал мать, но она не откликнулась. И тогда он заревел отчаянно, неистово, призывая на помощь соседей.
