— Завтра утром приходи в правление, — сказал Гриша, садясь на нарты.
— Приду.
— Хэй-хэй! — крикнул Гриша, и олени рванули с места. Издалека донесся еще один выкрик каюра: — Чум! Чум!.. — и все стихло.
Тамара внесла рюкзаки в комнату, зажгла керосиновую лампу и увидела на столе записку. «Я повезла роженицу в район. Скоро вернусь. Галина». Дата на записке была недельной давности.
Полушубок Тамара повесила на гвоздь у входа. Все гвозди, вбитые в стену, поблескивали белыми от инея шапками, а те гвозди, на которые вешали одежду, обросли ледяными шишками, каждая величиной с грецкий орех, и теперь по форме напоминали настоящие крюки настоящей вешалки.
Оставшись в легком демисезонном пальто, Тамара подошла к печи и заранее тяжко вздохнула. И, как выяснилось, напрасно, потому что печка была заправлена дровами, оставалось лишь плеснуть туда немного керосину и чиркнуть спичкой.
Пламя загудело в топке, багровые отсветы заметались по стенам и потолку… Тамара знала, что через полчаса в доме станет настолько тепло, что можно будет снять и пальто.
На полке в сенях Тамара отыскала тарелку с окаменевшими котлетами, заготовленными впрок хозяйственной Галкой, а в кухонном столике — Тамара знала наверное — стояла початая бутылка спирта и валялась пачка «Беломора». Не бог весть что, но жить, однако, можно! Тамара обыскала этажерку в поисках писем, но ничего не было. В сердцах она швырнула на сковородку котлеты и уселась перед раскрытой дверцей печи, не отрывая взгляда от мечущегося пламени. А на пуховом платке неслышно таял иней и стекал по лицу мелкими слезинками.
Была бы рядом Галка, устроили бы сейчас баньку. Нагрели бы ведра три воды, еще и на постирушку хватило бы… Хотя одно ведро все-таки надо поставить, решила Тамара.
Вся вода в бочке, конечно, давно замерзла, и ее пришлось рубить топором.
Боже, как это все уже надоело — в трех ведрах и помыться, и постирать, и потом еще полы вымыть, а наутро они становятся ледяными, хоть на коньках катайся…
Пока Тамара нарубила ведро льда и снова уселась перед печкой, дрова уже почти прогорели. Она принесла из сеней остекленевшее на морозе полено и долго откалывала от него крупные щепы. За печью хранились сухие дрова, но их трогать было нельзя — вдруг когда еще придется вернуться из тундры в холодный дом, промороженными поленьями печь не сразу растопишь… Да хоть был бы мужик в доме!..
Тамара вспомнила о письме, лежавшем в кармане полушубка, и вскочила с табурета. Кто еще мог пошутить, как не Евдокимов? Конечно же это он!.. «Таймырский национальный округ, город Жданиха…» Ха-ха, город! Евдокимов прекрасно знает, что здесь маленькая фактория, маленькая амбулатория и два фельдшера, которых посылают в тундру лечить и людей, и оленей, — весь горздравотдел. Обратный адрес: город Елец на почтовом штемпеле… Тамара улыбнулась и надорвала конверт, достала сложенный вчетверо листок с ученическими линейками. Листок был исписан округлым старательным почерком, с нажимом, но это была не мужская рука. Тамара недоумевающе прищурилась.
