После окончания ее и - наконец-то - получив врачебный диплом, я еще 9 лет прослужил на Северном флоте, а потом окончательно осел в Ленинграде.
Подходя к концу своих "Записок", я снова мысленно возвращаюсь к некоторым лагерным встречам. Я уже упоминал о Николае Ивановиче Живалове, одном из первых основателей МУРа, знаменитой московской "уголовки". Мрачноватый, суровый и неразговорчивый человек, он "всю дорогу" работал на лесоповале, никогда не обращаясь с просьбами об освобождении от работы. Обычно сотрудников МВД, чекистов, прокуроров и судей держали в отдельных зонах. В общих зонах их немедленно убивали, но здесь, где полно было разного уголовного кодла, Живалова и пальцем никто не тронул. Это было непонятно и загадочно. Ни сам Николай Иванович, ни блатные никаких разъяснений по сему поводу не давали.
Однажды Живалова тихо и отправили с "Ключей" в одиночный этап. И он навсегда исчез из моего поля зрения.
На 5-м лагпункте мне запомнился Герберт Канна, высокого роста человек, уже пожилой, с большой красивой бородой. Он был последним министром авиации Латвии. Его арестовали в 1940 году прямо на командном пункте, где он, кажется, пытался организовать сопротивление наступавшим советским войскам. Он был очень милым, симпатичным человеком. Много знал, много рассказывал. Потом куда-то вывезли и его.
Анатолий Эммануилович Краснов-Левитин - санитар центрального лазарета на 3-м лагпункте. В прошлом - секретарь митрополита Введенского, участник его диспутов с Луначарским, учитель по профессии, затем православный священник - диссидент, правозащитник, эмигрант. Меня поразили его открытые пламенные антикоммунистические речи. Массу интереснейших рассказов о Советской стране 20-х - 30-х годов я услышал от него. Он никого и ничего не боялся.
На общие работы Анатолия Эммануиловича не гоняли из-за высокой близорукости. С обязанностями санитара он справлялся хорошо.
Много позже я слышал его такие же пламенные речи по зарубежным "голосам".
Было много и других интересных встреч, но обо всем этом уже не напишешь.
Выше я немного упомянул о своей профессиональной деятельности в вольной среде, за зоной, в "прилагерном мире" - по Солженицыну.
Около каждого лагпункта находился небольшой поселок, где размещались солдаты охраны, надзиратели с семьями и другой вольнонаемный люд.
Своей медицины там, как правило, не было, и мне приходилось часто ходить в эти поселки лечить заболевших. Кого-то лечил на месте, кого в санчасти на лагпункте, кого-то отправлял в Кодино. Были серьезные случаи, когда требовались и серьезные меры.
