Полет на спине дракона | страница 2



Батый умер в 1255 г.; ему наследовал сын Сартак, но умер он на пути из Монголии в свою орду. Монгольский хан Мунке назначил преемником Сартака его сына Улагчи, а так как он был молод, то учреждено регентство, возложенное на старшую жену Батыя, Боракчину. Улагчи умер через несколько месяцев, и тогда ханское достоинство досталось Берке (Беркай).



ПРЕДИСЛОВИЕ


Батый — одна из тех фигур, которую и дореволюционная и советская историография оценивали резко отрицательно. Расхожие стереотипы примерно таковы: была цветущая «красно-украсная Русь», но нахлынули чёрные орды, «сметая всё окрест», и утвердили своё жуткое «иго» аж на триста лет... Отшумели века, каждая ржавая сабля с тех времён — праздник для археологов, но мы так и выдавливаем из себя по капле «азиатского раба», да всё никак не выдавим.

А неотъемлемым символом «ига» остаётся Батый.

Наткнувшись на явную тенденциозность почти всех прочитанных мной исторических работ, я решил, по возможности, опираться на первоисточники. Вскоре я заметил, что оценки свидетелей и поздних сказителей, мягко говоря, не всегда совпадают.

Эта книга — нестрогая попытка разъять мнимых «близнецов-братьев»: «татаро-монгольское иго» и личность самого Батыя. «Кто более матери-истории ценен?»


Во избежание глобальных недоразумений, я всё же решил предварить повествование пояснениями.

Итак, для начала уясним: монголы вовсе не дикари.

«После них опустошение, упадок ремёсел», — пеняют авторитетные профессора... Например, нам рассказали, как полчища Батыя сожгли Булгар. Да, было такое, это правда, но не вся.

При правлении Батыя — этот город расцветает. Одно время он даже был столицей Золотой Орды (тогда эта территория называлась «Улус Джучиев»[1]). В городах — гончарные мастерские, горны для производства чугуна, дробно-специализированное хозяйство... то есть здоровая экономика, её саморегулирование. А ещё водопровод (а в тогдашнем Париже — нет), и дренажные системы, и канализация.

Следует сказать несколько слов о «жутких обычаях» той самой «татарщины», которой мы за века «наглотались всласть» (А.К. Толстой).

«Азиатские представления, чуждые, нимало не свойственные нашей природе, клонились к тому, чтобы поставить женскую личность в самое невидное место в общественной организации. Чтобы вовсе отделить её от общества», — пишет, например, Е. Забелин. Однако европейские путешественники, видевшие живых татар, отмечают «чудеса великого почёта, в каком были у них женщины... в управлении, почти равном с мужчинами».