: — Сияющий глаз Мизира почему-то особенно пристально взирает на земли сартаулов. Не греет вас, а сжигает до песка и камней. Не лгите на каждом шагу друг ДРУГУ, и пустыня уйдёт в другие, менее достойные края. — Он и сам залюбовался своим назиданием. — А вот нас, монголов, справедливый Мизир не жарит на огне, а ласково и заботливо греет. О чём это говорит? Не знаешь, Ибрагим?
Тот не ответил, он еле держался в седле, сказывалось напряжение этого опасного разговора... Поэтому про женщин со вспоротыми животами Бату спрашивать не стал — пожалел старика.
— Ладно уж, я чту Мизира и не обманываю доверившихся. Поэтому никому не скажу про наших добрых погонщиков,— закончил Бату пытку дознания. — Разворачивайся — и поехали к остальным.
В Бухаре им поставили юрты прямо в одной из тех диковинных рощ, которые сартаулы сажают сами — никто из монголов не хотел даже на ночь хоронить себя в глиняных домах. Мизир обделил бухарцев настоящими лесами, такими как в предгорьях Онона — вот и мучаются.
Абрикосовые деревья в панике раскачивали ветвями, с которых спутники Бату мигом сдёрнули без остатка пушистые плоды. Мясо для гостей приготовили необычным способом... но получилось, пожалуй, вкуснее, чем так, как Бату привык. Местный баурчи[34] назвал это блюдо кебабом.
Бату уплетал за обе щёки, не очень-то заботясь о солидности — сколько лет он мечтал о том времени, когда будет так легко и ненасытно набивать измученный упражнениями живот. Но всё же юноша ухитрился заметить: здешние плавные люди боялись их как-то странно — с оттенком искреннего презрения, которое не очень пытались скрыть.
Это его смутно беспокоило, потому что было необъяснимым. Ведь они, монголы, — победители... Эти толпы слизняков трепещут, когда, вздыбив белую пыль, по узким улочкам проносятся монгольские отряды. Может быть — не боятся? Да нет — боятся. Он как-то подтащил одного такого к себе за ухо... чего только с ним не вытворял: топтал его халат, совал пальцы в рот, разве что на него не мочился... Тот извивался как наложница, но терпел... В застывших глазах был страх (это понятно), вязко перемешанный... Вдруг, вздрогнув, понял Бату — перемешанный с такой же брезгливостью, какую испытывал к своей жертве царевич.
И юноша растерялся... Ведь за подобострастным «вилянием хвоста» скрывалось не объяснимое разумом... превосходство. «В чём? Как? Кто я и кто они? Побеждённые. И умереть достойно не могут. Даже друг друга грызут как псы на травле под нашей плетью, когда их посылают в хашаре на взятие своих же городов».
