Какой жанр прописан Масе, я понял не сразу, а вот ножками ее залюбовался, едва открыв дверь.
– Вы меня узнаете? – стоя в подъезде, сказала белокурая красавица, пока я разглядывал ее сапожки из бежевой замши-сеточки.
– Как же вас не узнать?! – воскликнул я, вспоминая не без удовольствия, как сидел рядом с ней в прохладном богатстве ее машины, как боязливо косился на невозможную, немыслимую прелесть этой эксклюзивной снегурочки, – Вы проходите, – сказал я, а закрывая дверь, добавил, – Только Марка дома нет, он ушел.
– Жа-алко как, – протянула она, легонько дрогнув, – А я ему звоню-звоню, а он все не отвечает и не отвечает. А мне так надо. Важно так.
– Подождите, если хотите, придет же он когда-нибудь, – ответил я на желание, довольно отчетливо прописавшееся на точеном личике.
Параллельно я подумал, что в гостиной у нас распялена сушилка, а на сушилке висит белье, включая нижнее.
– Мне сюда? – она указала в сторону кухни.
– Да, конечно, – сказал я, радуясь, что как раз на кухне-то у нас все в порядке. Блестит кухонка новеньким металлом, переливается, отмытая трудолюбивым Кирычем до блеска, и все там стоит на своих местах.
Кирыча, к слову, дома не было, и как скоро он вернется, мне было неведомо – с того времени, как у нас началась Холодная война, он перестал оповещать меня о своих перемещениях. Марк изо всех сил оповещал, а Кирыч просто уходил, не производя лишнего шума.
Не было в доме никого. Даже пса увели. Если уж и есть толк от приезда Марка, то проблема прогулок с собакой решилась сама собой. У Марка вся жизнь – прогулка.
– Вам налить чаю? Я как раз заварил. Или, может, кофе?
– Не знаю…, – усевшись в своем светлом платье на одну из табуреток, она выглядела чуждой в кухонном блеске.
– А воды? Не из-под крана, конечно, – поспешил добавить я, – Из бутылки. Мы тут целый ящик минеральной воды купили.
– Бутылки, – сказала Мася.
И слезы брызнули у нее из глаз. Большие яркие слезы. Иные красавицы даже плакать умеют так, что рот открываешь от изумления.
Итак, у нас в квартире номер два в доме на улице Разуваевской была Холодная война. И, поскольку она была Холодная, кроме адреса рассказывать о ней ровным счетом нечего – противоборствующие стороны не воевали друг с другом в обычном бряцающем смысле, а старательно друг друга обходили. Я на разговоры не нарывался. Кирыч, верный себе, бесед не провоцировал. А Марк, держа нейтралитет, делал вид, что ничего не случилось. Отсутствовать, правда, стал подольше. Впрочем, не исключаю, что это мне, тщательно подсчитывающему каждую минуту вражды, только казалось, что тянется марусино отсутствие бесконечно.
