– Ну, что за человек? Ни одного дельного слова, одни только сопли по сахару, – плевался я.
Мы шли к Андрюшке, который тоже поместился в этой межеумочной категории.
– Он тебе что, теорему Пуанкаре решить должен? – ответил Кирыч раздражением на раздражение.
– Я был бы рад, если бы он хотя бы перестал нести чушь.
– Какой ты высокомерный можешь быть, – поджал губки Марк.
Андрюшка-портняжка пригласил в гости. У него был повод. «21, 178, 72, 17 и 5», – сказал он, приглашая. Говорил он это по телефону, лица его я не видел, но уверен, что пухлые щеки его тряслись, а глаза лучились.
Было у повода и имя – я узнал его влет, едва увидев непроницаемое лицо, хитренькие глазки, тельце вполне симпатичное, а в особенности эту намыленность в повадках, которая не говорила – нет, она вопила.
– Ясно, – сказал я, отступая.
– А мне нравится, когда у людей любовь, – заявил Марк, как будто я был против.
А любви не было. Любви на празднике, сколь импровизированном, столь и многолюдном, было ноль, как ни жался трепетный белый пухляк Андрюшка к умереннной красивости тельцу, как ни громок был Андрюшка в своих планах, сообщая всем подряд, как они будут жить, что купят и где проведут конец дней своих….
Дружок его (а назову-ка я его Аркашей) вежливо улыбался, выхаживал павой по квартире Андрюшки, переоборудованной в ателье, поглядывал на манекены с натянутыми на них разноцветными платьями, прикидывал, сколько все это барахло может стоить и сколько денег может он вытрясти из немолодого жалкого толстяка, желающего любви, готового любить всякого, кто ему себя предложит….
В отличие от Андрюши Аркаша был молод и не очень потрепан. Марк отметил темные глаза-маслины и модную прическу-хохолком. Кирыч ограничился репликой «ничего так». А Сеня и Ваня, гибкие атлеты, только и знали, что воздыхать, как одобряют они выбор портняжки, как рады они за его внезапно устроившуюся судьбу. Андрюшка розовел, в глупом своем счастье напоминая умытую цирковую свинью.
Смотреть на него было невыносимо.
– Он – проститутка, – у меня хватило такта не проорать, а прошипеть это вечно восторженным Сене и Ване, когда мы уселись рядком на липком кожаном диване.
– Ну, и что такого? – пропели слаженно Сеня и Ваня, – Я в институте тоже так подрабатывал. Жрать захочешь, еще не на то пойдешь, – сказал кто-то из них, румяных (кажется, тот, который зубной врач).
– А вы видели? Видели его глаза, – со свистом прошептад Марк, – Андрюша просто светится.
