Что-то похожее издал и Вирус, вдруг оставшись без человеческой любви.
– Ну, надо ж, – сказал Кирыч, облапив Марка.
Светлый стриженый пух на голове Марка проникновенно затрясся, также проникновенно задрожал и темный ежик на голове Кирыча. Человек, с которым я живу, наверное, уже полжизни, тискал человека, о существовании которого я постарался забыть.
– Каковы цели вашего визита? – спросил я Марка чуть позднее, когда объятия и вопли остались позади, когда мы прошли на кухню и уселись за стол, когда уж и чай был заварен, и на тарелке появились наспех сляпанные бутерброды, – Как Европы? Стоят? Я читал, у Эйфелевой башни нога вот-вот подломится, хотят заменить на протез.
– Это ты где читал? В своем листке? – спросил Марк, прежде чем с аппетитом вгрызться в бутерброд с колбасой, сыром и огурцом.
– Милый, – сладко произнес я, – В листках я уже давно не работаю.
– Илья у нас теперь редактор, – сказал Кирыч.
– Главный?
– Не совсем, – уклонился я от ответа, – А ты? – я едва не спросил «какого лешего».
– Вот, приехал. Возьмете?
– Возьмем, – сказал Кирыч, а я получил пинок под столом.
– Да, – подтвердил я, – нам тут как раз конюхи нужны. Лошади брыкливые стали, совсем от рук отбились. У тебя с лошадьми как? Разбираешься?
– Ну, это смотря какие лошади, – оскалился Марк.
Да, зубы у Марка были белоснежны, руки ухоженны, фигурка стройна, одежка сложносочиненно пестра. «И это в возрасте под сорок, просто чудеса консервации», – подумал я, невольно втягивая живот.
То, что живот у меня точно есть, я выяснил буквально сегодня – в зеркало посмотрел, прежде чем усесться на унитаз и начать страдать невыносимой тяжестью бытия.
– Комната свободна, – сказал Кирыч, – Места хватит. Живи.
– Вообще-то, это наш кабинет, – сказал я.
– Ну, в большой комнате тоже есть стол, – сказал Кирыч, – Интернет беспроводной. Так что разойдемся.
Вирус заскулил, сообщая, что не прочь делить свой диван с полночным гостем.
– Я даже мусор обещаю выбрасывать, – сказал Марк, сговорчивости нашей ничуть не удивившись. Консервации, очевидно, подвергаются не только внешность, но и свойства характера: старый друг, с которым мы с Кирычем жили коммуной в конце прошлого столетия, всегда был убежден, что мир создан только ради его собственного удовольствия. Он и в Европу-то десять лет назад уехал только потому, что ему перестало хватать московских впечатлений. Сбежал, иными словами, бросил.
– Ну, с возвращением, – перегнувшись через стол, Кирыч похлопал Марка по плечику.
