— Я пойму, Олег, — сказал я, — и даже прощу, если ты построил свою трехголовую образину в честь сказки. Сознайся, тебе хотелось, чтоб у моей Аленки и у других детишек резвился о клетке ручной дракончик, а? Совсем крохотный и безобидный Змей Горыныч? Ну, скажи, что ты вспомнил о чуде!
— Фу, какая пошлость! — рассердился Олег. — Мы все помешались на чуде в угоду чуду. Ты смешон мне, идеалист несчастный!
Вдруг в лобовое зеркало я при слабом верхнем освещении заметил какое-то движение на заднем сидении. Сова лежала на спине, с безжизненно разбросанными крыльями и полусогнуто приподнятой вверх когтистой лапой. И вот в тот момент, когда она подтянула к себе одно крыло и начала опускать лапу, на сиденье, — повторяя общий контур ее позы, на ее месте, оказалась девочка лет двенадцати в ладном ситцевом сарафанчике, в блестящих туфельках и странной формы мотоциклетных очках. Она вместо совы лежала теперь на спине, неудобно подогнув тонкую девчоночью ногу. Увидев мой взгляд, она выпрямилась, быстро прикрыла рукой исцарапанную коленку. В какой-то миг я успел даже уловить, как сова, бледнея, еще просвечивала сквозь не сразу сгустившееся тело девочки: обе вроде существовали вместе, будто на испорченной фотографии с дважды зафиксированным изображением. А потом пернатая исчезла вовсе.
Я резко нажал тормоз, ударился грудью о руль, но зеркало бесстрастно отразило все тот же вид: в машине сидела незнакомая девочка.
— Сколько времени? — деловито спросила она.
Я автоматически взглянул на чесы, успев перехватить отчаянное удивление е глазах Олега и даже мысленно сделал замечания «Надо говорить «который час?» — прежде чем ответил:
— Четверть второго.
— Ух ты! Старая Стешиха убьет меня за опоздание!
Она отперла дверцу, вышла, посмотрела на заезды, сделала шаг к обочине.
— Постой, куда ты? Кто ты?! — закричал я, выскакивав следом.
— Некогда мне. Потом. Я тут близко!
— Ничего не понимаю. Да кто же ты, в конце концов?
Она обернулась.
— Не время объяснять, успеется. Ты в следующий раз убирай свет. Очень больно.
Она подпрыгнула, раскинула руки, сжалась и, мгновенно уменьшившись, взлетела в ночное небо совой.
— Я приду, не бойся, — донеслось из темноты.
Это было чудо полета. Она парила по кругу на недвижных широких крыльях, в легчайшей кольчужке удивительного оперения, беззвучно и точно вписанная в небо.
Сзади бабахнул выстрел.
Я обернулся, прыгнул и успел пригнуть ружье к земле до того, как прогремел второй. В ногу мне что-то ударило, но боли я сгоряча не почувствовал.
