Собачьи глаза пустили слезы, хвост поджался, исполин мгновенно сжался, ожидая предстоящего удара, несущего смерть. Сталкера пронзили жалость и какая-то гнетущая боль, рука дрогнула и замерла. Их взгляды встретились. Мурашки побежали по телу одного, а стоявшая колом шерсть другого шевельнулась и улеглась. Глаза, до того злые и налитые кровью, превратились в обычные, голубовато-зеленые, мирные. Такими обладают собаки породы хаски, насколько Треш помнил по северным соревнованиям. Здесь же глаза были настолько необычны и поразительно изменчивы, что вспарывать шкуру этого пса-бедолаги просто расхотелось. Сталкер опустил нож, сделал шаг назад и поменял оружие на слегу, выставив ее копьем в сторону скулящего зверя.
– Что, страшно умирать? – промолвил Треш, внимательно разглядывая пса. – Че так быстро сдался, конек? Ты же мужик! Биться нужно до последнего. Хотя, может, оно и к лучшему.
Он торопливо осмотрелся, прислушался к писку за стеной. «Крысы? Епрст, их еще до кучи не хватало! Нужно уходить, тихонько и медленно. Мне клыков в спину не надо. Уходить. Спокойно».
– Тихо, тихо, песик! Никто тебя не тронет. Мне ты не нужен. Я свой, – пробормотал сталкер, обходя тело пса, скулившего и не сводящего изучающего взгляда с человека, – ты мне не нужен, я иду мимо. Как там у Киплинга? Мы с тобой одной крови, ты и я! Слышь, Шарик? Все-е пучком. Я ухожу.
Кобель не сводил с него глаз, перестав скулить. Но слегка привстал. Треш снова напрягся. Сжал крепче палку и шагнул дальше. Зверь снова зарычал, липкая грязная шерсть на загривке встала дыбом.
– Э-э, слышь, Бобик? Все ништяк. Я-а ухожу-у. Мимо-о.
И тут Треш снова услышал писк и невнятное сопение. Он взглянул на источник звука справа от себя и… обомлел. В ошметках картонной коробки, поскуливая, шебуршились три щенка. Мягкие, пушистые и удивительно чистые, они вызывали жалость и приступ ласки, хотелось их погладить и прижать. Но очередной рык пса и наливающиеся кровью глаза прогнали эту мысль. И тут сталкера осенило:
– Так это твоя тут детвора?! Обожди, ты же не сука… ты же кобель! Усатый нянь, что ли? Вот чудо-о! Атас. Ладно, ладно, понял, не трогаю их, ухожу. Ноу проблэм.
Треш стал отходить, бросив последний взгляд на щенков. Рядом с ними лежал ворох искромсанной одежды и несколько костей. Человеческих ребер. Сталкера передернуло. Он сморщился и посмотрел на пса-отца.
– А вот убивать людей не нужно-о! Слышишь? Нельзя-я. Лови других зверюшек, понял? Нельзя человека трогать! Усвоил? Нельзя-я.
