В конце концов, когда подросли дети, Жанна развелась с ним, повторяя, что можно ревновать мужа к женщине, но не к политике, и пожелав всяческих радостей своей преемнице. Однако Поллукс никем не заменил ее, поняв с годами, что хорошей секретарши и верной прислуги, единолично заправляющей хозяйством, ему вполне достаточно, а остальные супружеские обязанности куда лучше исполняют другие дамы, к которым он мог приезжать в любое время или вовсе не приезжать, если его задерживал Кастор, не подвергаясь при этом головомойке…
Ожидая в глубине одной из тех мрачных зал, в которых в провинции проводятся собрания, Клер доставала блокнот и рисовала Поллукса и Кастора эдакими воробьями, летевшими на помощь терпящим бедствие, или повисшими на ветках грушами, либо убивающими Линсея, которому она придавала облик их противника.
— Почему воробьи? — спрашивал Кастор, который охотнее увидел бы себя в облике орла. — Почему груша?
Миф о Касторе и Поллуксе, который она напомнила, понравился ему лишь наполовину, ибо Поллукс был сыном Зевса, тогда как Кастор… Однако нескольких минут развлечений ему было вполне достаточно, и он убегал к телефону, не дослушав до конца легенду о Диоскурах или какую-нибудь другую, в которой опять был запечатлен на бумаге.
Поллукс… Неужели он стал таким же надутым, как тот? Ожидая, она развеселилась, нарисовав их обоих павлинами, восхищенно взирающими на свои перья, но сходство, которое она прежде улавливала так легко, на сей раз не давалось ей.
Зазвонил звонок. Она скомкала бумажку и бросила ее в Красавчика…
За десять лет он изменился тоже, но меньше, чем Кастор. Был похож на прежнего, только поседевшего Поллукса. Высокий, худой, с тонкими руками, заброшенными за спину, он сохранил облик молодого Поллукса, позирующего больше, чем ему хочется, складывающегося вдвое, когда надо встать, и склоняющего голову в сторону собеседников, которые неизменно были ниже его ростом.
Клер показалось, что он в том же, прежнем сером костюме и в черном галстуке — на удивление сохранившемся, несмотря на прошедшее время. С помощью хорошего портного Кастор обрел своего рода лощеное величие, тогда как в прежние времена носил пиджак, который всегда морщил на спине.
Естественно, в глазах Поллукса она осталась «малышкой Клер», столько лет в молодости потерявшей в ожидании: в провинциальной гостинице, на трибунах Национального собрания, в задней комнате ресторана, в машине. Кто-то приходил или звонил, предупреждая, что Кастор задержится, но непременно придет. Она благодарила и возвращалась к прерванному чтению.
