— Эге ж! — улыбнулся Федчук. — Мной судьба забавлялась, как ветер листом. Из края в край кидала, и такое от нее я терпел, что рассказать — не поверите. Пришлось и тяжко, и горько, и солотко. Даже капиталистом был.
— Ты уж лишнего на себя не наговаривай, — с испугом сказал Гришка.
— А ей же богу!
— Вот и загнул бы чего-нибудь, чем зря собачиться, — посоветовал Ананий.
— Зачем загибать? Без брехни, — сказал Федчук. — Родом я с Буковины, гуцул, а нас в то время богато тикало в Америку.
2
— Вы не подумайте, что во мне бес какой-нибудь зудливый сидел, — нет! Смолоду я хозяйствовать любил, по колена в земле стоял, руки в нее по локоть завязил, и, если бы не нужда, никогда бы меня оттуда не выколупнуть.
Первый раз стронулся я с места в двенадцатом году. Раньше до ветру ходил — на хату оглядывался, а тут вдруг попал сразу в тридевятое царство. Засевчик у нас был махонький, ртов в семье богато, вот батька и записал меня у вербовщика в Бразилию. Робил я там два года на маисовых плантациях, скопил кое-как на дорогу и подался до дому. И куда меня только потом не кидало! В австрийской армии был, в русском плену был, в Канаде был, в Соединенных Штатах был…
— Да ты не скачи, как заяц! Валяй от печки, — перебил его Ананий.
— Ну, добре. Вернулся я из плена, женился, народил двух дочек, оглянулся на свое житье и дюже зажурился. Хата, гляжу, завалилась, кусать нечего, дочки мои брынзы просят, а у меня одни буряки. Тут опять агент навернулся — вербует в Канаду лес валить. Думаю, бес с ним. Спытаю еще раз судьбу. Жинка по слабости пола, конечно, плачет, не пускает… У нее в Канаде батька и два брата сгинули. Но я хозяин: постановил и поехал. Было это в двадцать шестом уже…
— Какая же у вас тогда власть стояла? — полюбопытствовал Ананий.
— Румынская.
— Что же ты у нас-то не остался, когда в плену был? — с изумлением в голосе спросил Гриша.
— А мать? А батька? А хата? — не сразу ответил Федчук. — Во сне Буковину видел…
— Да не сбивай человека! Дай рассказать, — вступился за Федчука Ананий.
— Ну, как из Гавра до Квебека ехали, — про это и рассказывать нечего. Всю дорогу в трюме сидели, — продолжал Федчук. — В Квебеке выстроили нас на палубе, врач каждому веки завернул, потом сторожа в цивильном платье загнали всех по вагонам и повезли. Куда — никто не знает. Я уж тертый калач был. Думаю — не-ет, ученые мы по вербовке робить. И решился тикать. Был у меня лист — письмо от соседа Маковчука до его брата в город Виннипег. Поезд как раз в том Виннипеге остановку сделал, я и тикал через окошко. Вышел на площадь, а т-а-ам!.. Автомобили гудят, трамы грохочут, люди, как муравьи, палкой помешанные, бегают… Никак не разумею, куда мне идти. Словил какого-то дядю за рукав, сунул ему письмо: укажи, мол, добрый человек, где Маковчук живет. Он и указал — понял. Иду до Маковчука: так, мол, и так — имею от вашего брата лист.
