Никита сталкивался с нарушением контрактов только в своей сфере, далекой от кинематографа, и подробно описал ей этот механизм, но на примере срыва поставок и погашения кредитов. Ответом его она осталась довольна, так как поняла главное: что еще не все потеряно и что как-то прижать режиссера вполне в ее власти.
Когда бывшая супруга ушла, Никита облегченно вздохнул и с радостью подумал, что свидание прошло на удивление спокойно и теперь-то можно быть уверенным, что она от него отстанет, поскольку нашла себе в жизни другую мишень и теперь отдаст все силы мщению обманщику-режиссеру. О, как же он ошибался!
Он понял это буквально через неделю, когда она неожиданно заявилась снова, уже не кроткая и беспомощная, а возбужденная и даже агрессивная, чтобы поплакаться Никите о своей неудаче и рассказать, как интриганы с киностудии перекрыли ей все каналы, защищая своего кореша-режиссера. Она говорила, что живем мы в криминальном, неправовом государстве, потому что ни суд, ни инюрколлегия делом ее заниматься не пожелали и не приняли даже заявления, пояснив, что это не в их компетенции.
— В чьей же, черт возьми, в чьей это компетенции? — злобно кричала она, размазывая по лицу слезы гнева и бессилия. — Никто не хочет понять... помочь... — причитала она, сотрясаясь от рыданий.
Никита не знал, как и чем можно было успокоить ее, но она сама решила утешить себя прежним способом и попросила выпить. Зная о ее воздержании и не желая потворствовать срыву, он отказал резко и категорично. Алла обиделась и вылетела из квартиры, хлопнув дверью. Но на следующий день заявилась снова, уже «под градусом», и Никита понял: конец его спокойной жизни. Он вспомнил, как бабушка в подобных случаях любила приговаривать, что «горбатого могила исправит» и что «черного кобеля не отмоешь добела».
Алла стала приезжать чуть ли не каждый день. Если Никита не открывал дверь, она звонила в квартиру, не отрывая пальца от кнопки звонка и доводя Макса, заходившегося в лае, до полного изнеможения. Она изменила свою тактику и о режиссере говорить перестала, а вспоминала со слезой в голосе их совместную жизнь, жаловалась на одиночество, жалела, что так и не родила ребенка, и при этом всякий раз робко взглядывала на Никиту, словно в надежде, что он сейчас растает, вообразит, что жили они весело и дружно, и сам предложит вновь объединить их судьбы и квартиры. Никита молча курил и ждал только момента, когда ей сильно захочется выпить и она уйдет. Сам он спиртного ей не предлагал и мало того держал его в письменном столе под ключом — на всякий случай, если ей вдруг придет фантазия порыскать в шкафчиках в поисках заветной бутылки.
