— А куда девались эти письма?
— Мадам сжигала их. С тех пор, как она заболела, я сжигала их при ней. Но, так как ей уже трудно было писать, я думаю, что этот молодой человек приехал в Люверси, чтобы ее увидеть в эту ночь… Он уже, наверно, несколько дней жил в деревне. На последних его записках был штемпель Люверси…
Посетитель нахмурил брови.
— Все это, — сказал он через мгновение, — все это еще не бросает никакого света на бегство черно-белой змеи. Если кто-нибудь и пользовался ею как живым оружием, — после того, как расширил щель в ящике, чтобы заставить поверить в ее бегство, — кто же это может быть?
Мари Лефевр решилась наконец, после очень долгих колебаний:
— Мадам говорила об этом молодом человеке, как о совершенно безнравственном существе… Мне часто приходилось предостерегать ее от него. Но она ничего не хотела слушать. Она говорила о священной миссии, о спасении, об искуплении…
— Мадам Лаваль была очень хороша, не так ли? И взбалмошна и капризна?
— Это был избалованный ребенок, сударь! Сильно увлекающаяся женщина. И очень славная! Она не была создана для такого мужа, как господин Лаваль, который постоянно находился в разъездах. Вот она занималась…
— К несчастью!
— О да! Но знаете, за честность ее я ручаюсь!
Лефевр с многозначительным лукавством покачал головой. Но посетитель так глубоко задумался, что, казалось, вовсе забыл о присутствии супругов.
Мари Лефевр тронула его за рукав.
— Я вам хотела сказать еще одну вещь, — начала она. — Когда я выходила в парк к Лефевру, я всегда старалась закрыть дверь за собой и брала с собой ключ.
— Это не имеет никакого значения. Были другие двери и другие ключи. Самое важное — где письма… где они?
— Какие письма? — спросил Лефевр.
— Те, которые мадам Лаваль посылала неизвестному Что он с ними сделал?
И, схватившись за виски, он облокотился на стол и погрузился в бездну предположений.
Эта поза, мало похожая на позу полицейского, поразила Лефевра:
— Виноват… Я забыл спросить у вас вашу карточку… Карточку из префектуры…
— У меня ее нет. Я работаю как любитель, за свой счет. Это дело меня особенно интересует.
Лефевр вскочил:
— Да как же так! Как же так! Это неправильно! Кто вы такой? Я хочу знать, кто вы такой!
Посетитель не шевельнулся. Он продолжал мучительно сжимать свои виски.
— Ваше имя! Ваши бумаги! — требовал Лефевр.
Вынырнув наконец из своей тяжелой задумчивости, пришедший вынул из внутреннего кармана туго набитый бумажник.
— Бумаги? Вот вам, получите!
