— Не часто, — повторяю я.
— А другие фантазии у тебя бывают?
— Бывают.
— Расскажи.
«Расскажи». Это звучит так, словно он просит меня рассказать какой-нибудь анекдот.
— Твоя очередь, — говорю я. И тут он смущается.
— У меня не бывает интересных фантазий…
— Все фантазии интересные. Вспомни хотя бы одну. Какой-нибудь маленький эпизод.
Задумавшись, он закуривает.
Потом переводит дыхание.
— Ну, например, я представляю себе, что я крутой моряк, который ходит в бескозырке и поет девушкам песни под гитару.
— Прекрати паясничать.
— Ну вот, уже и пошутить нельзя.
— Нельзя.
— Ладно. Ну, иногда я представляю, что занимаюсь любовью с какой-нибудь женщиной или что она берет у меня в рот.
— И кого же ты представляешь? — воодушевляюсь я.
— Ну, какую-нибудь модель из журнала. Или ту, что сидит в этот момент рядом. Например, тебя.
Я морщусь:
— Ты просто льстишь.
— Да что с тобой случилось?
— Ничего.
Йоуни встает с постели.
— Не морщи лоб, дорогая, — говорит он. — А то морщины появятся. Одевайся, пошли.
Йоуни купил на распродаже двуспальную кровать. Мы поставили ее у него. Кровать была широкой, с железными спинками.
После того, как я несколько минут, не отрываясь, любовалась этой кроватью, Йоуни предложил мне переехать к нему. Смутившись, я попыталась сменить тему разговора, но Йоуни стоял на своем.
— Мне так тошно возвращаться в пустую квартиру, — грустно сказал он, затягиваясь «Данхиллом»…
— Я и так почти все время торчу у тебя. Пойми, я не могу так сразу на это решиться. Я хочу пока пожить одна.
— Одна? В этом коммунальном дурдоме?
У него вытянулось лицо и округлились глаза. Казалось, они сейчас вылезут из орбит.
— Перестань гримасничать, это не поможет. И хватит травить легкие этой дрянью.
Его лицо приняло прежнее выражение.
— Что хочу, то и делаю, — ответил он.
Я не раз наблюдала, как он работает, звонит разным людям, готовится к интервью, переписывает начисто статьи, внимательно изучает газеты, чтобы «быть в курсе дела».
Он бросает мне стопку исписанных листов («прочти на досуге») и снова бежит к телефону.
— Это мои стихи. След, оставленный на бумаге блестящим талантом. Ну не гений ли?! Йоуни Лампи, — последнюю фразу он произносит уже в трубку.
Беру верхний лист в руки: «Ортопедический ботинок закинут в камыши. Счастливая семья изучает расовую теорию. Ой, разносчик белья, твоя преисподняя снова гудит в эту ночь. В избе на стене рукавицы и мешок, а в мешке печень молодого бычка, прохладная и безгрешная».
«Во дает», — думаю я.
