— Не завтра, а нынче! — отрезал Иван Михайлович.
— Так плуг же не поднимается! — закричал Андрюшка. — Виноват я, да?! Я один на дорогу заехал, да?!
— Сперва с тебя спрос, а с других — потом. Запомни это наперед.
Андрюшка больше не стал спорить. Счел за лучшее бежать во двор за лопаткой. Крутнув педаль мотоцикла, он рванул его с места и укатил.
До ночи хватило бы парню заваливать борозды, не догадайся Валерку и Пашку позвать на подмогу. Втроем за какой-то час перевернули тяжелые пласты, и полевая дорога обрела прежний вид. После ребята долго смеялись над горе-трактористом…
А посиделки у ворот кончились разговором с Кузиным. Вот уж кого не ждали, тот сам пришел. Улицей идет как хозяин. Туда глазом зырк, сюда зырк. Подошел, облокотился на изгородь, молча закурил и запыхтел, пуская колечки дыма.
— Что-то нарядный ты больно, Захар? — спросила Мария Павловна, обратив внимание на ровные стрелки наутюженных брюк, на красивую рубашку с открытым воротом. На ногах Кузина новенькие туфли блестят и сияют.
— Да вот приоделся, — нехотя ответил Захар Петрович. — Надоело за весну сапогами бухать. С такой работой и на себя некогда глянуть, ходишь как обормот.
И замолчал. Задрал голову и смотрит на темнеющие верхушки берез. Мария Павловна догадалась, что Кузину нужен разговор наедине. Точно. Едва она ушла во двор, как Захар Петрович примостился на скамейку, спросил Журавлева:
— Куда это Андрей недавно промчал? Как на пожар.
— Да так, размяться…
— Лютуешь все? — Захар Петрович бросил окурок. — Настроение что-то паршивое, прямо хоть волком вой.
— И ты жалуешься, — усмехнулся Журавлев. — Я вам что, лекарь по настроению?! У меня у самого десять кошек на душе скребут.
— Это я так, к слову пришлось… Доклад писал на завтрашнее собрание, вот и запуталось в голове. Я, Иван, человек, ты знаешь, прямой, вокруг да около ходить не люблю.
— Ясно! — Журавлев удовлетворенно хмыкнул, словно все ему известно загодя, и слова Кузина только подтверждают это. — Пришел сказать, что достанется мне на орехи. А я не боюсь, Захар. Что во мне — то со мной. Поздно меня переучивать.
— Ничего тебе не ясно. Одно знаешь — меня винить. Сам же заманил сюда, а теперь спишь и видишь, как бы посильнее в грязь втоптать, побольнее ударить… В мою бы шкуру тебя сейчас, узнал бы, почем эти фунтики председательского лиха. Обвинять — работа не тяжелая… Ну, чего голову угнул? Ты в глаза мне глянь, Иван, может теперь я пойму, чем я виноват перед тобой?
