. Таким образом, по нашему мнению, исследователь неадекватно освещает причину обращения Мережковского к философии дохристианского мира, связанную с интерпретацией
\40\ Мережковским антропософских идей Штайнера, и неправомерно отрицает существование антропологии Мережковского, в эмигрантском творчестве отошедшего от влияния Ницше и утверждающего не сверхчеловеческое бытие, а бытие реальной земной человеческой личности. Личностью, овеянной неземным дыханием Духа Святого, может стать каждый человек на Земле, возжелавший обожения свободной волей, — таково глубинное убеждение Мережковского.
Исследуя формы художественного бытования философских идей Мережковского, Сарычев выделяет «новую религиозную форму творчества», адекватную религиозному мироощущению писателя. Сарычев указывает на особое отношение к художественному слову «как к слову божественному, Логосу» Мережковского, видевшего дальнейшее развитие литературы в переходе «от чисто эстетических к религиозным формам творчества», трактующего творческое сознание «как способ созерцания религиозной истины, сознание веры, основание подлинной религии»[69]. Понимая собственное творчество как синтез «поэзии мысли» и «поэзии веры», Мережковский, пишет Сарычев, считает литературу Богопознанием, представляя ее «некоей идеализированной (символической) матрицей реального человеческого религиозного действия»[70]. Сарычев указывает «на присутствие в творчестве Мережковского эзотерических и экзотерических планов»; отмечает двойственный и противоречивый, мистифицированный «рационализм» писателя, называя рационализм \41\ и схематизм осознанными творческими принципами. Исследователь отмечает «пластичность» художественных произведений Мережковского, родственность образов писателя образам живописи, театрального и кинематографического искусства, тому, что было названо И. Ильиным «внешним внешних искусств», и объясняет сосуществование «фактологичности» произведений Мережковского с антиисторизмом его общей концепции «религиозным “реализмом”» писателя. Отстраненность автора при подаче жизненного материала возводится Сарычевым в «рационалистический художественный принцип». «Фактологизм» Мережковского, считает он, восходит к принципу древнегреческой трагедии, переводящей действие хорошо известного сюжета «в более глубинные эмоциональные и ментальные слои» и приобретающей «эзотерический» и «катарсический» характер. Романы Мережковского — своеобразные мистерии, рассматриваемые «сквозь призму гностического познания». Художественная действительность произведений Мережковского определяется автором монографии как «дионисийская действительность», герои романов рассматриваются как «герои» Эроса. Все произведения «большой формы» исследователь рассматривает как «умозрительные гностикоэротические романы». Особый «умозрительный» и «гностичный» характер этих произведений обусловливает ряд формальных особенностей творчества писателя: «крайнюю эзотеричность в выражении центральных религиозно-мистических
