Знание-сила, 2001 № 07 (889) | страница 12
Пока Европа приходила в себя, надеясь, что мировая война не повторится, в советском обществе ожидания новой войны, напротив, с каждым годом усиливались, и так продолжалось по крайней мере до конца 1920-х годов.
Революция и гражданская война коренным образом меняют жизнь всех слоев общества. Теперь мир выступает либо в качестве источника вполне реальной угрозы (угрозы военной, угрозы для установившегося политического строя), или, напротив, в качестве источника благоприятных изменений. В этом качестве внешний мир представал не только для противников советской власти, ждавших освобождения от власти большевиков, но и, в ряде случаев, для ее сторонников. Например, он мог предоставить техническую или продовольственную помощь, выступить союзником в войне против общего врага или просто путем давления на советское правительство добиться некоторой корректировки политики (скажем, роспуска колхозов или снятия хотя бы части ограничений с деятельности православной церкви).
Здесь нужна важная оговорка. Если в США уже в 1935, в Великобритании в 1937, а во Франции – в 1939 году начали работу институты Гэллапа, проводившие регулярные опросы общественного мнения, в том числе и по вопросам внешней политики, в СССР ничего подобного не было. Сводки «о настроениях», составленные ОГПУ или партийными органами, представляли собой случайные выборки, ни о какой статистике речи не было, да и объективность этих выборок вызывает сильные сомнения.
И все-таки хоть и небольшая возможность оценить настроения тех лет у нас есть. В конце 20-х годов педагоги-педологи проводили массовые опросы детей по вопросам войны и мира, отношений СССР с заграницей. Ведь дети – это отголоски старших, а их ответы – это то, что, бесхитростные, они слышат в семье. Вопросы были поставлены так: «Как живут между собой и как должны жить СССР и буржуазные страны». В результате 4,4 процента опрошенных говорили об исключительно мирных отношениях СССР с буржуазными странами, а 77,5 процента определили их как враждебные. И постоянно звучали вопросы: «Почему мы не хотим войны?», «Как СССР готовится к войне?».
Возможность войны с «капиталистическим окружением» в 20-е годы, вопреки расхожим представлениям и как это ни странно, ощущалась значительно острее, чем в 30-е. Сводки ОГПУ пестрят утверждениями, что «грамотные крестьяне, читая в газетах о военных приготовлениях в Польше, Румынии и Англии, находят, что война неизбежна».
Свою лепту вносила, конечно, и пропаганда, которая не уставала напоминать о «капиталистическом окружении». Угроза новой войны всегда была одной из ведущих тем, особенно для политических карикатуристов. То Чемберлен, то Пуанкаре, то «дядя Сэм» спускали с поводка огромное бронированное чудише: войну – огромную, ощетинившуюся пушками, на танковых гусеницах…