Знание-сила, 2001 № 05 (887) | страница 10
«Базовая» ее версия – «парадная война», представленная в официальной истории, кинохрониках, в кино – от «Падения Берлина» до многосерийной батальной эпопеи «Освобождение» Ю. Озерова и Ю. Бондарева. Версия закрепляется в эстетике танков на пьедестале, артиллерийских салютов в городах-героях, праздничных парадов на Красной плошали, множестве монументов, музеев славы, батальных панорам. Исходной здесь можно считать точку зрения сталинского руководства, армии в целом или ее генштаба, продолженную почти без изменений в брежневское время.
Культура мобилизационного общества требовала акцента на образе врага, на перманентной военной готовности общества, окруженного врагами. Эта версия питается мифологией заговора, подполья, террора, интервенции, психологической войны – от революции к «холодной войне» и всем прочим; Вторая мировая война – лишь главное подтверждение этой идеологии.
В русле великодержавной идеологии имперская экспансия оправдывалась геополитическими соображениями, концепцией «миссии России» (и СССР), «добровольностью» присоединений, «исторической прогрессивностью» завоеваний. Сформировалась державно-героическая, помпезная история, государственный эпос, глубоко проникший в народное сознание.
Своего рода компенсирующим дополнением к базовой, официальногероической версии войны стали развлекательно-комедийные трактовки (например, в некоторых фильмах военных и первых послевоенных лет типа «Беспокойное хозяйство», «Небесный тихоход» они делались специально для успокоения зрителя, позже вся эта линия была официально осуждена). Тогдашние лубочные, карикатурно-комедийные формы вводили в военную тему «человеческую» тематику: локальную, лирическую, любовную, групповую.
С началом хрущевской оттепели возникает и социально-критическая, «интеллигентская» версия, описывающая конфликт внутри советской элиты (проблема эффективности системы, кадровых репрессий и прочее), в ней «внешняя» война связывалась с «внутренней», с характером режима.
Сквозной можно считать тему национальной солидарности (ценностей национального характера) в противопоставлении не только врагам, но и союзникам, и другим «чужим»; появляются своего рода шкалы или ступени, фиксирующие социальную дистанцию «мы – они». Национально-миссионерская роль страны-победительницы дополняется в последнее время национально-конфессиональными обертонами.
Возникает и авантюрно-приключенческая линия («Подвиг разведчика», «Свой среди чужих», то есть «наш человек в тылу врага», – как бы вывернутая наизнанку традиционная советская шпиономания) с самыми разнообразными проблемами и типами социальных границ и их переходов. Такие смысловые трансформации есть в любых культурах и социальных системах; они получают особую роль в структурах советского двоемыслия (парадигма героя-шельмы – оглушительный успех Штирлица-Тихонова здесь может быть лучшей иллюстрацией).
