«Господи, за что мне такое мученье?»
Для начала я постоял,
скрестив по-наполеоновски руки, – все же неловко
сразу усесться в кресло при женщине.
Потом сел. Проходит минута.
Я сижу. Она висит.
Сзади чье-то взволнован но-восторженное дыхание.
Сердце покалывает. Еще минута.
В голову лезут всякие слухи о Джоконде,
что она – мужчина, и вообще…
Вообще я здесь умру, это наверняка –
вот уже я не слышу дыхания сзади,
вот уже боковое зрение отключается,
уже ни рук, ни ног не чувствую,
и только ее лицо,
таинственное, непроницаемое,
все ближе –
может, это лицо Смерти? – тогда
не так уж страшно умирать –
таинственное лицо все ближе,
ближе, и вот я уже прислоняюсь щекой
к ее щеке со странной мыслью:
«А успела ли высохнуть краска?»
Прощайте, До Ре Ми! Какая в сердце боль!
И вот она улыбнулась,
как, помнится, улыбалась мама,
и медленно взяла меня за руку
(а куда теперь торопиться?) и произнесла:
«Не надо бояться…» –
и вслед за этим
двумя пальцами,
как берут из костра горячую картошку,
достала из меня сердце.
«О, какое обидное слово застряло в сердце твоем! –
и вытащила что-то, похожее на
колючку
проволочного заграждения. –
Вот и все, до свидания, живи!»
