Бастиан вновь ударил по струнам, выдавая жесткий, почти маршевый ритм.
Тут молвил он, подняв чело, слова его как гром,
Что время хаммари пришло вернуться в отчий дом.
И речь лилась отверстым ртом, мила и дорога:
– Я, давший жизнь вам, дам и то, чем победить
врага.
– Да, да, я вижу, как он поднимает руку и оттуда, будто зерно для птиц, наземь высыпаются мечи.
– Не нужно вам колоть и сечь, когда настанет час,
– продолжал вдохновенный певец, –
Те, кто поднимет этот меч, без слез умрут за вас.
– Да-да! Этот странный, в блестящей чешуе, он стоял, будто чуть раскачиваясь. Все время раскачивался и говорил. Мне показалось, что он похож на застывший над пустыней черный смерч, сотканный из дыма вихревой столб, принявший облик человека. Колеблющийся и всякий миг меняющий свой вид, – тихо ответила хозяйка замка, лицо ее в это мгновение было совсем бледным, будто по ту сторону ложа маячил ужасный призрак, и она ясно слышала его голос. – А потом он рассыпался в пыль, темную, совсем легкую пыль. И пропал.
– Вам бы следовало отдохнуть, благородная госпожа Брунгильда, – приглушая ладонью звон струн, посоветовал Бастиан. – День был тяжелый, вы устали. Да и мне сон совсем не повредит.
– Ты прав. – Брунгильда поднялась с табурета, приблизилась к окну, чтобы вдохнуть свежего ночного воздуха, и вдруг напряглась. – Из ворот замка выезжает всадник. В такое-то время? – удивленно пробормотала она. – О, да это Мустафа! Неужели и впрямь решил жаловаться моему супругу? – Она пристально следила за всадником, прямо за мостом пустившего коня в галоп. – Уж как торопится! Впрочем, о чем я? Это дорога не в Париж, а к аббатству Святого Эржена!
Чуть свет Бастиан распахнул глаза, приподнялся на лежанке и с удовольствием оглянулся. Свежий утренний ветер пробивался через незастекленное окно, принося с собой шелест листьев плюща, увивавшего башню. После вчерашнего «психоаналитического сеанса» он чувствовал душевный подъем, как бывало всякий раз, когда нащупывал едва заметную тропку, ведущую на правильный путь. То, что видела гарпия, жившая некогда одной жизнью с заточенной в склепе девицей Брунгильдой, воистину не имело цены. Ее атавистические воспоминания, извлеченные, по сути, из недр чужой памяти, были словно дорожные указатели посреди безлюдной пустыни. Ему не терпелось поделиться своими догадками с Рейнаром, но тот в ответ на вызов недовольно буркнул, «мол, конец света еще не наступает, а все остальное может подождать», и отключил связь. Но сейчас он сам появился на канале закрытой связи, пребывая на этот раз в отличном расположении духа.
