– Нет такого цвета – насыщенно-каштановый.
Лола Маленькая смотрела на Карме с иронией, ожидая ответа.
– Ладно. Красивый каштановый. Как темный мед. Эвкалиптовый.
– Он ровесник твоему отцу.
– Вот и нет! На семь с половиной лет моложе.
– Все, я молчу.
Сеньор Ардевол, несмотря на «чистку», все равно не доверял новой профессуре. Как и старой. Эти, конечно, уже не могли обсуждать его прошлое, потому что не знали о нем, но наверняка подумают: ты карабкаешься вверх по скользким камням, друг мой.
Феликс Ардевол желал бы избежать любых объяснений с теми, кто смотрел на него с вежливой иронией и молча ждал. Пока в один прекрасный день он не сказал самому себе: ну все, хватит! я не могу жить под дамокловым мечом! – и отправился на виа Лаэтана[61], где выдохнул: профессор Мунтельс с кафедры палеографии.
– Как вы говорите?
– Профессор Мунтельс с кафедры палеографии.
– Мунтельс с кафедры палеографии, – медленно выводил буквы комиссар. – А зовут его?
– Элой. А вторая фамилия…[62]
– Элой Мунтельс с кафедры палеографии, та-а‑ак.
Кабинет комиссара Пласенсии выкрашен в буро-оливковый цвет, шкаф с картотекой проржавел, а на потрескавшейся стене висят портреты Франко и Хосе Антонио[63]. Через грязное оконное стекло можно было увидеть кусок виа Лаэтана. Но сеньору Феликсу Ардеволу некогда было разглядывать обстановку. Он писал полное имя доктора Элоя Мунтельса, чья вторая фамилия была Сиурана, – сотрудника кафедры палеографии, также когда-то учившегося в Григорианском университете и очень косо смотревшего на Ардевола, когда тот приходил к профессору Боску по своим таинственным делам.
– И как вы его охарактеризуете?
– Каталонист. Коммунист.
Комиссар присвистнул и сказал: ну-ну, ну-ну… И как это его до сих пор не сцапали?
Сеньор Ардевол ничего не ответил, поскольку вопрос был явно риторический и было бы нетактично говорить, что виной тому – плохая работа полиции.
– А ведь это второй преподаватель, о котором вы нам сообщаете. Не правда ли, странно? – Он постукивал карандашом по столу, словно посылал кому-то сообщение морзянкой. – Притом что вы сами – не сотрудник университета. Почему вы так поступаете?
– Потому что я – патриот. Да здравствует Франко!
Их будет больше. Трое или четверо. И все они были каталонисты и коммунисты. И все они приводили неопровержимые доказательства лояльности режиму и восклицали: коммунист? я? Но их «даздравствуетфранко», выкрикиваемое перед комиссаром, было абсолютно бесполезно, потому что тюрьма Модел работает без выходных и в нее без устали отправляют отщепенцев, не ценящих тех благ, что несет отечеству Каудильо, и упорствующих в своих заблуждениях. Своевременные доносы расчистили пространство вокруг профессора Боска, а тот ничего не замечал и служил источником информации для этого ловкого человека, которого так любил.
