– Глотни, приятель, – наклонился Дакота к пришедшему в себя умирающему.
Тот вновь не ответил.
– Больно будет, – объяснил Дакота. – Глотни.
Ревущий Бык, хотя и не разумел по-английски, понял. Чудом удерживая сознание, он едва заметно помотал головой.
– Что ж, тогда терпи. – Дакота Смит перекрестился и плеснул из бутыли на рану.
Следующие полчаса ушли на извлечение пули. Выковыряв ее наконец, Дакота вновь промыл рану, с сожалением посмотрел на плещущиеся на дне бутыли остатки и принялся перевязывать.
– Теперь глотни, – велел он, справившись и утерев со лба пот.
Ревущий Бык, не издавший во время операции ни стона, на этот раз утвердительно смежил веки. Дакота Смит приподнял ему голову и поднес горлышко бутыли к губам.
* * *
Следующие две недели трезвый до безобразия Дакота Смит выхаживал Ревущего Быка. Кормил его, поил и менял на нем одежду, пока тот не сумел встать на ноги и, опираясь на плечо Дакоты, сделать пару неверных шагов. Еще через три дня ковбой подсадил индейца в седло и привязал для надежности веревкой.
– Пошли, что ли, приятель, – предложил Дакота Смит и, ведя гнедую в поводу, двинулся на юг.
До фермы старого Джека Стивенса добрались на восьмые сутки.
– Только краснокожих нам тут и не хватало, – ворчала Розмари, старуха Джека, пока тот разливал по стаканам из облепленной соломой бутыли, родной сестры той, что пошла на медицинские нужды. – Что с ним прикажешь делать?
– Не знаю, приятельница, – пожал плечами Дакота Смит. – Мы тут у вас позимуем?
– Зимуйте, мне-то что, – поджала губы Розмари. – Ступай, индюшку зарежь! – прикрикнула она на старика. – Отощали оба, кормились небось всякой дрянью. А твой краснокожий, он нас часом тут не укокает?
– Не должен, – задумчиво ответил Дакота Смит. – Он смирный.
Ревущий Бык сидел, привалившись к стене и поджав к себе колени, у порога. Смирным его назвали впервые в жизни.
* * *
Зима прошла в неспешных хлопотах. Дакота Смит на пару со старым Джеком починили прохудившийся дымоход, подлатали птичник, перестелили амбарную крышу и сколотили пристройку к конюшне – старик рассчитывал по весне прикупить лошадей. Ревущий Бык, едва ударили холода, захворал и слег. Метался в беспамятстве на медвежьей шкуре, Розмари, поджав губы, отпаивала его индюшачьим бульоном и бормотала «не жилец». Вопреки ее предсказанию, к концу зимы больной пошел на поправку.
Случилось так, что на изломе марта, едва начал подтаивать снег, Ревущий Бык растолкал поутру храпящего на соломе в пустом конюшенном стойле Дакоту.
