Сделав несколько шагов, она подошла ближе, подняла глаза и увидела его лицо, располневшее, но по-прежнему жестокое, и маленький шрам на подбородке. Она заметила, что у него появилось небольшое брюшко, скрытое кожаным пиджаком, который он надел, несмотря на жару. И внезапно подумала: как странно, что человек, испытывающий страх, замечает такие вещи. Быть может, приговоренный к смерти в последние, страшные мгновения перед казнью замечает, что у палача сыпь на коже или волосатые руки.
— Ноте, — сказала она, — это ты.
Он улыбнулся. Показались крепкие зубы, важные, как он всегда говорил, для трубача. И прозвучал голос:
— Да, это я. В этом ты права, Прешас. Это я… после стольких лет.
Мма Рамотсве посмотрела в темные стекла очков, но увидела только крохотное отражение акации и неба.
— Как поживаешь, Ноте? Ты приехал из Йоханнесбурга?
— Йози, — произнес он со смехом. — Эголи. Йобург. Место со многими названиями.
Она ждала, что он скажет что-нибудь еще.
Несколько секунд он молчал, потом заговорил:
— Я слышал о тебе. Слышал, что ты стала известным детективом в этих краях. — Он снова засмеялся, словно само предположение об этом было нелепостью.
Конечно, он так думал обо всех женщинах. Ни одна женщина, на его взгляд, не способна делать что бы то ни было так же хорошо, как мужчина. «Сколько женщин-трубачей ты видела?» — спрашивал он все эти годы с издевкой. Она была слишком молода, чтобы ему возразить, однако теперь, когда она могла это сделать, когда ее успех говорил сам за себя, она испытала только прежний страх. Тот страх, который во все времена заставлял женщин съежиться под взглядом таких мужчин.
— У меня хороший бизнес, — сказала она.
Он посмотрел через ее плечо на гараж, затем на вывеску ее агентства, которую она гордо расположила над своим первым офисом под холмом Кгале и перенесла сюда, когда они переехали.
— А твой отец? — спросил он как бы между прочим, теперь глядя прямо на нее. — Как поживает старикан? Возится со скотом, как прежде?
Она почувствовала, как сердце у нее сжалось, а от наплыва чувств перехватило дыхание.
— Ну, — снова произнес он, — что с ним?
Она взяла себя в руки.
— Отец умер, — сказала она. — Много лет назад. Его нет в живых.
Ноте пожал плечами:
— Многие люди умирают. Наверно, ты это замечала.
На какой-то миг мма Рамотсве не могла думать ни о чем, но потом она вспомнила об отце, о своем покойном отце Обэде Рамотсве, который не сказал этому человеку ни одного обидного или оскорбительного слова, хотя прекрасно знал, что тот собой представляет; об Обэде Рамотсве, олицетворявшем собой все лучшее, что есть в Ботсване и в мире. Она до сих пор его любила и помнила так хорошо, словно он был жив еще вчера.
