И кажется, она поняла меня, виновато зарумянилась, а я тайком подмигнул ей и взял свой бокал.
— Все о’кей в этом окейном из океев!
Я был уверен, что моя тарабарщина не нуждается в переводе. Звук и ритм сами за себя говорили, что все действительно прекрасно в этом лучшем из миров.
— Чин-Чино! — добавил я для Травки и первый с наслаждением распробовал «Тархун».
Ну до чего же славно, что Женька, принципиально-ярый трезвенник, приволок нам именно эту обалденную вкуснотищу, и как знаменательно, черт возьми, что она — зеленая!
Кстати, про Чин-Чину поняла, конечно, только Травка: совершенно спонтанно у нас с ней вырабатывался как бы свой особый код.
А Женьке я сказал между тем:
— Слушай, мы голодные, так что опять извини.
И ей:
— Видишь, как хорошо иметь хотя бы одного такого друга? Ну вот, пожалуй, ешь на здоровье, а то тут сквозняки, смотри, улетишь еще как божий одуванчик.
Она улыбнулась и, окончательно успокаиваясь, взяла себе кусочек колбасы.
Возникла смешная неловкая пауза.
Все тихонько жевали, несколько смущенно, с улыбками, переглядываясь, и никто не находил, что сказать.
Ну Травка и не должна была заботиться об этом и смотрела выжидательно то на меня, то на Женьку, кстати, так и оставаясь в недоумении насчет его новорожденной, — забавная интрига.
А я с интересом наблюдал, как Женька тайно изучает нового человека.
По всему было видно, что он тоже страшно оробел, как и я когда-то, разглядев ее наконец вблизи. И я вдруг поймал себя на том, что даже в этой безобидной ситуации меня гложет — просто сжирает — ревность.
— Жень, — сказал я, чтобы завязать какой-нибудь разговор, — ты помнишь дядю Васю?
— Это… сосед твой, что ли? Учитель?
— Бывший учитель, да. Так вот, он мне вчера напророчил, что лет через пять, через десять я стану обыкновенным обывателем.
— Ну и что? Ты уже вполне для этого созрел.
— Кто?!
— А чего ты ерепенишься? «Все мы пассажиры одного корабля» — кто это сказал?
— Не помню… Экзюпери?
— Правильно. А сколько будет дважды два?
— Ну… пять, что ли?
Молодец. Пять-шесть примерно. Ну и что ж теперь делать?..
Травка улыбалась, понимая, что игра посвящалась ей, и я с радостью согласился на ничью:
— Ты прав, делать нечего. Наливай, генацвале, свое «Тархуани».
— О, вот это хорошее дело. — Женька щедро плеснул нам через края, затем, поаккуратней, долил себе и, взяв свой бокал, неожиданно провозгласил замечательный тост: — За Вечную Весну на планете Земля!
— Ух ты, какой речистый! — поддел я его, но тост мне и вправду пришелся по душе. — Ну какой же русский не чокнется за Вечную Весну, да еще и на своей планете!
