Немного погодя дед вышел из сарая и прикрыл за собой дверь. Мы вместе пошли на кухню и врубили радио – погромче, чтобы резало уши.
Ступал ли он на серебристый песок ногой,
На новых лунах Родины следы нарушали покой.
Я услышал сквозь рев, как дед прошептал:
– Придется подождать, пока станет совсем темно.
Мы ждали и ждали, и вот ночь проткнула пыльный воздушный шарик солнца.
И тогда мы смогли привести лунного человека на кухню.
Он показался мне огромным, гигантским, неуклюжим. Очень странно было воочию наблюдать лицо, знакомое по плакатам. Вот он, ЭЛД7; только надежда на лунную высадку выжата из его лица. Вместо нее – глубоко въевшиеся морщины. Задорное выражение глаз погасло, где была нагловатая усмешка – перекошенный рот. Мы усадили его в кресло и дали чаю. Он пил осторожно, уголком губ, как будто каждый глоток отдавался в нем болью.
Лунный человек ничего не говорил. Потом он открыл рот. Там не было языка, говорить ему было нечем.
Я догадался, что то же самое сделали и с моей мамой.
Именно в тот день, когда мистер Ганнел убил Малявку Эрика Оуэна, в день, когда ракета полетела к Луне, я и понял окончательно, что мы с дедом никогда не покинем седьмой сектор. В смысле, живыми. Одного телевизора было вполне достаточно, чтобы нас обоих послали на перевоспитание.
Мы подошли к дому и обнаружили вышибленную входную дверь. Зачем – непонятно: мы ее никогда не запирали, так что какой был смысл? Внутри поработали на совесть. Не осталось ничего, что бы не сдвинули или не опрокинули. Я был не столько против того, что все переломано, сколько против самих ломавших. Я посмотрел на деда. Он обнял меня за плечи.
Сначала мы пошли в огород и там спасли, что смогли, а потом убирались в доме при свечах.
Дед так и не снял с окон светомаскировку, так что нас, по крайней мере, никто не видел, но было понятно, что сыщики вернутся. Мы выпили чаю и пошли наверх, в постель. Задули свечку и стали ждать. Прошел час – долгий и голодный. Мне в полусне виделись мясные консервы. У нас бурчало в животах. Только после полуночи мы решились наконец спуститься в подвал, прихватив консервы и хлеб.
Дед сложил крысоловки с добычей за день у лестницы, ведущей в наш дом. Потом мы пошли, можно сказать, в самый дальний угол Подвальной. Тут в нос шибало сильней всего. Поэтому-то собаки кожаного и не смогли унюхать нашего лунного человека. Этот инопланетный гриб все перекрывал своей резкой вонью. Он даже светился в темноте, выглядел почти живым, голодным, пожирающим сырость и тьму подвала, обгладывающим фундаменты до костей.
