К горлу подступает комок.
Ну, хорошо. Я уже почти наверху. Я даже вижу окно Бабского коридора. И Янош там. Окно открыто. Створки колеблются на ветру. Янош хватается за подоконник.
* * *
— У меня вопрос, — говорит тонкий Феликс, когда мы втягиваем его в Бабский коридор. Его слегка трясет. Может быть, ему все-таки следовало одеться потеплее.
— Задавай, — требовательно говорит Янош. При этом он снова водружает на нос очки. Пока он карабкался, они сползли.
— Как вы думаете, кто-нибудь видел, что мы делаем? А если видел, то что тогда? Может быть, нас похвалят за смелость?
Тонкий Феликс говорит серьезно. Возможно, в нем проснулся скепсис. Но в основном всё верно. Феликс умен. Я редко слышу, чтобы он шутил. Шарик называет его «наш философ». И я думаю, что он прав.
— А кого, к примеру, ты имел в виду? — спрашивает Флориан, которого все называют девчонкой.
— Может быть, Бога. Как вы думаете, нас видно сверху?
— Никто нас не видит, — отвечает Флориан.
— А зачем тогда вся эта дребедень?
— Может быть, все дело как раз в том, что нас никто не видит, — говорит Флориан.
— Но тогда получается, что мы должны испытывать животный страх перед жизнью? — Феликсу нужно знать всё.
— Мы его и испытываем, — откликается Янош, — каждый шаг дается с трудом.
— Для этого ты чересчур уж спокойно висел на лестнице, — возражает Шарик.
— Я не достигну всего, чего хочу, но попытаюсь сделать все, что могу, — провозглашает Янош.
— А что в этом общего со страхом перед жизнью? — Шарик не успокаивается.
— В этом очень много общего со страхом перед жизнью. Даже не знаю почему. Наверное, вся фишка в постоянном ощущении, что ты хочешь чего-то достичь.
Я спрашиваю:
— А ты уже чего-нибудь достиг?
— Слушай сюда. Я только что вместе с тобой и Шариком забрался по пожарной лестнице. А ты еще говоришь, что я ничего не достиг.
— Я совсем не это имел в виду.
— А что тогда?
— Я хотел спросить, ждет ли тебя в жизни что-нибудь еще, — я начинаю говорить строго.
— Леберт, мне шестнадцать лет. А не триста четыре. Меня еще много что ждет. Видишь, там впереди дверь с табличкой Мален Забель, Анна Мерц и Мария Хангерль?
— Ну?
— Это первое, что меня ждет! А завтра еще что-нибудь. Например, французский. Или матеша. Это же молодость.
— Молодость — дрянь. Слишком мало времени. Постоянно приходится что-то делать. Только вот почему? — вступает Шарик.
— Потому что иначе пришлось бы все откладывать на завтра, — говорит тонкий Феликс, — но неотложные дела нельзя откладывать на завтра. Откладываешь, откладываешь, а жизнь-то проходит.
