Но пола не вижу. Я вижу… да, собственно говоря, какая разница! Сижу не больше пяти минут. Потом появляется директор интерната. Йорг Рихтер — молодой человек, на вид лет тридцати, может быть, немного старше. Рост около 185 сантиметров. Черные волосы, посередине разделенные пробором, лицо приветливое. Он входит и падает на первый попавшийся стул. Потом вскакивает, как будто что-то вспомнив, и здоровается с нами. Рука у него влажная. Он приглашает нас к себе в кабинет. Это недалеко от секретариата. По дороге я прислушиваюсь к звучанию деревянного пола. Красивым оно мне совсем не кажется. Но кому это может быть интересно!
Как только входим в кабинет, господин Рихтер сразу же дарит мне несколько интернатских наклеек. Эти посовременнее, чем у фрау Лерх. Орел нарисован лучше и кажется объемным. Да и ранец более красивый.
И все равно они мне на фиг не нужны. Сую их в мамину сумочку. Йорг Рихтер просит нас присесть. У него большой кабинет. Больше, чем те комнаты, которые я уже видел. Больше, чем кабинет фрау Лерх. На стене висят дорогие картины. Мебель шикарная. Здесь, пожалуй, не так и плохо.
— Ну что, Бенджамин, уже не терпится увидеть свою комнату? — спрашивает господин Рихтер, повысив голос.
Раздумываю, как нужно отвечать. Долго молчу. Потом с моих губ срывается краткое «да». Мама толкает меня в бок. Точно, я же забыл про письмо. Нерешительно вытаскиваю его из кармана.
— Я написала вам пару строк, — говорит мама, поворачиваясь к директору интерната. — Это очень важно. А поскольку мой сын сам говорит об этом редко, я посчитала, что будет лучше, если я вам напишу.
Как всегда. Не важно, в какой я школе, — маме всегда кажется, что будет лучше, если она напишет. Сплошная писанина. Как будто таким образом можно решить все проблемы. Ну, хорошо. Медленно подхожу к большому письменному столу, за которым сидит Рихтер. Стол, как и почти всё здесь, деревянный. Да еще и черный как сажа. Вещей на нем мало. С краю стоит компьютер. Логотип школы, орел с ранцем, выгравирован прямо на столе. Его трудно узнать, но зато хорошо видно. Бросаю взгляд на конверт. Сверху написано: По поводу одностороннего пареза моего сына Бенджамина Леберта. Как часто я уже совал такие конверты в руки учителей? Наверняка раз двенадцать. Сейчас делаю это снова. Йорг Рихтер быстро хватает письмо. В его глазах светится любопытство. Открывает конверт и, к моему ужасу, громко читает письмо вслух. У него четкий и ясный голос:
