Антоний, не ожидавший такого вопроса, задумался.
— И здесь Щепотнев успел, — с усмешкой подумал он.
— Государь, так ежели слово универсум значит, что учить всему будут? — спросил он.
— Ну, конечно, там отделения и факультеты, как у латинян они называются, разные будут. Но все едино сначала почитай всех придется словесам учить читать и писать. Твой то факультет самый большой будет, о том отдельно говорилось.
А вот в ректоры Щепотнев своего гостя и моего астролога теперешнего Тихо Браге наметил и моего соизволения на это спрашивает.
Царь замолчал и с хитрым прищуром посмотрел на митрополита.
Антоний резко выпрямился и храбро выкрикнул в лицо царю:
— Пока я жив, не бывать этому, чтобы схизматики богословами православными руководили.
Иоанн Васильевич улыбнулся:
— Рад слышать, что митрополит бестрепетно на защиту веры нашей идет.
Только причем здесь вера, не понимаю. Факультетом богословским будет поставлен тот, кого мы выберем с тобой. А что касаемо ректора, здесь задумка совсем другая. Нужны нам мастера знающие, строить, каналы копать, механикусы нужны. А Браге среди таких человек известный, услышат они, кто ректором в университете нашем будет, и сами захотят к нам отправиться.
Браге сам искусен во многих делах, и может вскоре о университете моем слава по всем Европам пойдет.
— Нужна нам эта Европа, — прошипел Антоний, — еретик на еретике, всех на костер там надо отправить.
Царь опять нахмурился:
— Так, выходит, что по твоему слову мне своих рейтар верных надо на костер отправить, и аптекарей, лекарей спалить. На пушечном дворе всех саксонцев на плаху отправить? Нет, Антоний, не то ты говоришь. Ты митрополит и должен думать не только, как схизму извести, а чтобы схизматики к истинной вере тянулись, а попы тебе подчиненные, вместо этого, блудят, да вина пьют неумеренно. Ох, доберусь я до них.
Антоний благоразумно молчал во время этого монолога. Дальнейший разговор протекал спокойней, и когда митрополит покидал дворец, то они оба с царем выглядели вполне довольные итогами незапланированной беседы.
Царь, когда митрополит вышел, с удовольствием встал с трона, потянулся так, что широкие рукава ездовой ферязи, одетой прямо на рубаху, упали до плеч, обнажая сильные мускулистые руки, привыкшие держать саблю и щит. Хорошо знающий повадки государя стольник уже несся с кубком сбитня и, отпив из него чуть ли не половину, с поклоном подал Иоанну Васильевичу.
— Что-то утомился я сегодня, — сказал он в никуда, — тяжко с митрополитом беседу вести, — добавил, уже обернувшись к жене.
