– Вот за этот штрих огромное спасибо. – Крамли опрокинул виски в рот и закрыл глаза. – Ничем глупее в жизни не занимался.
– Замолчите и пейте.
Он опрокинул вторую порцию. Я сел. Потом, подумав, вскочил и поставил пластинку с записью африканской бури. На дом сразу обрушился ливень, он бушевал и за стенками большого красного трамвая. Я притушил свет.
– Ну вот, отлично.
– Заткнитесь и закройте ваши гляделки, – сказал Крамли. – Боже! Не представляю, с чего начинать?
– Ш-ш. Как можно мягче.
– Ш-ш, тихо. Все хорошо, малыш. Засыпайте.
Я внимательно слушал.
– Едем тихо, – гудел Крамли, сидя за моей спиной в вагоне трамвая, едущего ночью под дождем. – Спокойствие. Тишина. Расслабьтесь. Легче. Поворачиваем мягко. Дождь стучит тихо.
Он начинал входить в ритм, и, судя по голосу, ему это нравилось.
– Тихо. Мягко. Спокойно. Поздно. Далеко за полночь. Дождь каплет, тихий дождь, – шептал Крамли. – Где вы сейчас, малыш?
– Сплю, – сонно пробормотал я.
– Спите и едете. Едете и спите, – гудел он. – Вы в трамвае?
– В трамвае, – пробормотал я. – А дождь поливает. Ночь.
– Так, так. Сидите в вагоне. Едем дальше. Прямо через Калвер-Сити, мимо студии. Поздно, уже поздно, в трамвае никого, только вы и кто-то еще.
– Кто-то, – прошептал я.
– Кто-то пьяный.
– Пьяный, – повторил я.
– Шатается, шатается, болтает-болтает. Бормоток, шепоток, слышите его, сынок?
– Слышу шепот, бормотание, болтовню, – проговорил я.
И трамвай поехал дальше, сквозь ночь, сквозь мрак и непогоду, а я сидел в нем послушный, основательно усыпленный, но весь – слух, весь – ожидание, покачивался из стороны в сторону, голова опущена, руки, как неживые, на коленях.
– Слышите его голос, сынок?
– Слышу.
– Чувствуете, как от него пахнет?
– Чувствую.
– Дождь усилился?
– Усилился.
– Темно?
– Темно.
– Вы в трамвае все равно как под водой, такой сильный дождь, а сзади вас кто-то раскачивается, стонет, шепчет, бормочет…
– Д-д-д… а-а-а…
– Слышно вам, что он говорит?
– Почти.
– Глубже, тише, легче, несемся, трясемся, катимся. Слышите его голос?
– Да.
– Что он говорит?
– Он…
– Спим, спим, крепко, глубоко. Слушайте.
Он обдавал мой затылок дыханием, теплым от виски.
– Ну что? Что?
– Он говорит…
В голове у меня раздался скрежет, трамвай сделал поворот. Из проводов полетели искры. Ударил гром.
– Ха! – заорал я. – Ха! – И еще раз: – Ха!
Я завертелся на стуле в паническом ужасе – как бы увернуться от дыхания этого маньяка, этого проспиртованного чудовища. И вспомнил еще что-то: запах! Он вернулся ко мне вдруг и теперь обдавал мне лицо, лоб, нос.
