— Дядя Ермоха, — Рудаков, улыбаясь, похлопал старика по плечу, — мне ведь некогда, к командиру полка вызывают срочно. Будет время, я разыщу тебя здесь, тогда уж и поговорим, — и, подхватив левой рукой шашку, чуть не бегом устремился мимо обозных телег в улицу.
Ермоха проводил его взглядом, обернулся к молча стоящему Якову:
— Ну што? Понял теперь, какой я есть шпиён? Эх ты-ы, чадо мамино. — И снова поднял седло, развернул войлочный подседельник и, тыча пальцем в твердые натеки грязи и пота, поднял голос: — Это што-о? Не видел, наездник чертов! Тебе не на коне ездить, а в пешехоте топать. Сейчас смени потник, а то и Рыжка не получишь!
— Ладно, — угрюмо буркнул Яков, не двигаясь с места.
— Иди, иди, не стой! Русским языком сказано, потник раздобудь новый или козлину[8], ступай.
В село на Урове Ермоха прибыл перед вечером. Солнце еще не закатилось, по улице, впереди Ермохи, лениво брели отставшие от стада коровы, кое-где видны возы со снопами припозднившихся сельчан, на гумнах желтеют клади заскирдованного хлеба. Против старого пятистенного дома с замшелой крышей Ермоха остановился, привернув переднего коня к оглобле, прошел в незакрытые ворота. При первом же взгляде на просторную, заросшую лебедой ограду Ермоха определил, что в доме нет хозяина, потому и усадьба в такой запущенности. Там, где когда-то была поленница дров, теперь чернеет пустое место, засоренное мелкой щепой, да обрубок слеги лежит на чурке, а рядом на земле валяется топор. Поодаль, чуть видные в засохшей по-осеннему лебеде, лежат бороны, одиноко торчит телега, а на гумне не желтеют клади снопов.
Из двора с ведром молока и подойником в руках вышла хозяйка дома — черноволосая, полная женщина. Ермоха поприветствовал ее, попросил разрешения на ночевку.
— Заезжай, ночуй, — кивнула головой хозяйка и, не сказав больше ни слова, прошла в дом.
В избе, когда зашел туда Ермоха, управившись с лошадьми, хозяйка уже хлопотала возле печки, сапогом раздувая самовар. На скамье возле стола сидела седовласая старушка в черном платье и коричневой косынке. Две русоголовые девочки, сидя на печке, с любопытством уставились на чужого человека.
— Проходи, садись, — сказала старушка, ответив на приветствие Ермохи, — да скажись, чей, откудова?
— Издалека, бабушка, в подводах вот уже третью неделю обретаюсь.
— Звать-то как тебя, величать?
— Э-э, бабушка, сроду меня никто не величал. Ермохой зовут, только и всего.
К ужину хозяйка приготовила жареной картошки со сметаной, а вместо чаю густо заваренной чаги с молоком.
