Он взял куклу в красной юбке на кринолине, поцеловал ее и расстегнул на ней одежду. Затем зашил в подкладку четыре монеты.
– Звать тебя будут Марина Мнишек-Сандомирская. Ты девочка красивая. Но и дорогая, – добавил он. – Ты будешь ясновельможной пани из Польши и русской лжецарицей, женой самозванца Гришки. Когда ты будешь въезжать в Москву на венчание, налетит вихорь. Когда чернь схватит и потащит убивать твоего мужа-самозванца, ты заберешься под юбку к своей кормилице, такую же, как на тебе, и там спрячешься. Так говорит о тебе венецианская книга…
После этих слов Александр Сергеевич обратился ко всем куклам вместе:
– Для того чтобы я мог призвать вас в любой момент, когда вы мне понадобитесь, мне нужно представлять себе, как вы выглядели в жизни, что вы делали и говорили. А чтобы мне этого добиться вернее всего, придется написать драму для театра, в которой вы заговорите и снова окажетесь в вашей прежней жизни. Итак, если я сочиню драму о Борисе Годунове, лжецаре Гришке Отрепьеве и о его жене Марине Сандомирской да еще добавлю что-нибудь об отце Пимене, вы снова оживете. И когда я вас призову, сможете явиться и ответить на вопрос, который меня мучит и который я хочу вам задать… А на сегодня хватит!
На стене висело позолоченное флорентийское зеркало в деревянной резной раме, от которой осталась только позолота, потому что дерево съел жучок. На диване спала борзая, в комнате горела свеча, которая отражалась в зеркале. Александр Сергеевич дунул в зеркало, и свеча погасла.
Лежа в темноте, перед тем как заснуть, он пробормотал:
– Тело учится и понимает быстрее, чем душа, потому что у души есть время, а у тела его нет.
Второй страх
Как только оперный певец Дистели заснул, он увидел в продолжении своего сна о Пушкине, что тот сидит и что-то пишет, а потом и услышал, что именно этот русский писал.
«Я не читал Кальдерона и де Вегу, но как великолепен Шекспир!» – писал Александр Сергеевич своему другу Николаю Раевскому в тот час, когда ему исполнялось двадцать пять лет от роду. Но на столе перед Пушкиным рядом с только что законченной драмой «Борис Годунов» лежал не Шекспир. В тот момент на столе перед ним лежали три кухонных куклы, которых в драме он воплотил в самозванца Гришку Отрепьева, красавицу Марину и монаха Пимена.
Отодвинув в сторону рукопись, Александр Сергеевич с улыбкой обратился к куклам:
– Все вы здесь, внутри, дорогие мои, все вы попали в трагедию. Потому что в этой книге – трагедия. Но вот там, снаружи, в жизни, вам придется потяжелее. Там властвует комедия… А в комедии больно. И еще как больно! Вам сейчас пора собираться в дорогу, в жизнь. И в жизни, мои хорошие, тоже бывает больно. Жизнь – штука вонючая и болезненная. Вы это сразу почувствуете на собственной шкуре. Но вы должны знать, каким образом я позову вас, когда вы мне понадобитесь. С помощью игл!
