– Не только, как вы, а тысячу раз больше, чем вы, – бросил на минуту оторвавшийся от туркестанских наречий.
– Вы в ссылке барином живете, а они вымирают.
– Каждый из них с наслаждением променяет ужас своего существования на вашу барскую ссылку.
– Ах, какое мне дело до них, до их страданий. – И Варуков чувствовал, как вскипает в нем раздражение. – Я знаю только одно: когда меня не будет, все они выползут, чтобы пользоваться добытым мною. И я их ненавижу… понимаете ли, не-на-ви-жу!
– Странно слышать… поговорим, пожалуй, и не до того договоримся, – едко усмехнулся черноволосый, – в этих случаях не останавливаются и катятся под гору.
– Да-а, тут уж надо быть последовательным и на полдороге не задерживаться.
Водворилось обычное, плохо сдерживаемое злое раздражение. Жалили друг друга колкостями, мало слушая. Угрюмо замолкали.
Тени недвижно темнели. Тихо дышали холодом стены. Мертво глядел морозный угол. В окнах все та же белесая ночь.
Варуков прошел в соседнюю комнату и ходил тут в полумраке большими шагами, стараясь не ступать на протянувшуюся из двери полосу света.
«Благородные люди!., черт бы вас взял…» И он подбирал язвительные и злые слова.
– А по-моему… уж не знаю, будет ли это на полдороге или не на полдороге, – говорил он, входя опять в освещенную комнату, – по-моему, с вашей стороны это просто…
Девушка оторвалась от тополей, уронила руки на колени и улыбнулась. И эта улыбка, такая же прозрачная, печально-ласковая, как она сама, была как последний аккорд молчаливо отзвучавшей песни.
– А почему это до сих пор остальные не собираются? Скажите, Евгений Александрович, правда – вы пишете?
Варуков хмуро прошелся, стараясь удержать расплывавшееся раздражение:
– Ну-ну… – Он махнул рукой.
В комнате невольно повеселело, точно угрюмое и тяжелое сползало.
– Да, он говорит, как пишет, – улыбнулся черноволосый.
– Как, как вы сказали: «Смыты дождем забвения»?
– Он сказал: «Самые имена наши будут смыты, как прах на могильных плитах смывается слезами склонившейся прекрасной женщины с распущенными волосами».
– Почему женщины, а не девушки?
– Потому, что девушка на пороге жизни, а женщина изведала ее и оплакивает прошлое.
– Да ну, ну, будет, – добродушно отмахивался Варуков.
– А ей-богу, господа, он – писатель.
– Ну?
– Честное слово! Я видел… под заглавием…
– Да будет, будет вам…
– Товарищи, а что скажете насчет галушек?
– Браво!..
– Идет!..
– Очень рады… просим!..
– Вы, Иван Иваныч, бегите за компанией, ты, Карась, валяй за дровами, а вы, Марусенько, до галушкив.
