«Сколько же еще? Как долго я спал?»
Он сумел подняться на двадцать пролетов. Потом сломался. Развернулся и позволил ступеням нести себя вниз.
Эскалатор, казалось, двигался теперь с большей скоростью, чем раньше, а перестук ступеней стал громче. Но он больше не доверял своим ощущениям.
«Наверное, я не в своем уме. А может, просто ослабел от голода. Все равно пища когда-нибудь кончилась бы. А голод может повредить мозгу. Оптимизм — вот выход!»
Из-за отсутствия других развлечении он занялся тщательным анализом окружающего. Стены и потолки были плотные, гладкие и ослепительно белые. Ступени эскалатора имели матовый никелевый оттенок; продольные зубья были слегка светлее, а канавки — темнее. Зубья слегка выступали за край каждой ступеньки, что придавало нм сходство с машинкой парикмахера.
Каждый раз, когда он доезжал до площадки, его внимание сосредоточивалось на иллюзорном «исчезновении» ступеней, на том, как они складываются, достигая пола, и заезжают, попадая канавками в зубья, под металлическую пластину.
По его подсчетам, эскалаторы унесли его на много миль под универсальный магазин. Он поздравил себя с невольным приключением и подумал, что установил своеобразный рекорд.
В последующие дни, когда единственной его пищей была вода из фонтанчиков, оборудованных на каждом десятом этаже, он думал о еде и приготавливал воображаемые блюда из оставленной наверху пищи. Он смаковал изумительную сладость меда, жирность бульона, лизал пленку желатина на вскрытой банке тушенки Когда он думал о шести банках тунца, его раздражение достигало предела, так как нечем было открыть их…
Потом случилась удивительная вещь. Он снова побежал вниз, нетерпеливо, очертя голову, без всякой осторожности. Несколько пролетов проскочили перед ним, как в ускоренном кино; он едва успевал осмыслить один, как перед ним уже возникал следующий. Демоническая, бесцельная гонка — и зачем? Он бежал, как ему казалось, к куче продуктов. Это был настоящий бред, который не мог продолжаться долго. Ослабевшее тело было не в состоянии поддерживать такой бешеный темп, и он очнулся от своего бреда, смущенный и совершенно без сил. Теперь начался другой, более рациональный бред: сумасшествие, воспламеняемое логикой. Лежа на площадке и потирая порванную связку на лодыжке, он размышлял о природе, происхождении и цели эскалаторов.
Возможно, его наиболее интересной теорией было представление, что эти эскалаторы являлись своеобразным типом тренировочного колеса, нечто вроде колеса в беличьей клетке, из которого — поскольку оно представляло из себя замкнутую систему — не могло быть выхода. Данная теория требовала, однако, некоторых изменений в концепции физической вселенной, которую он всегда считал эвклидовой: теперь же спуск вдоль воображаемой вертикальной линии представлялся ему замкнутой петлей. Новая теория взбодрила его, так как он мог надеяться, что, совершив полный крут, вернется если не в универмаг Андервуда, то хотя бы к оставленным продуктам. Возможно, что в своем отрешенном состоянии он уже миновал один или лаже несколько выходов, не заметив их.
