– Значит, ты шел пешком последний отрезок, – констатировал Бекстрём. «А он не совсем тупой, этот старый пьяница». – И что было потом? – спросил Бекстрём.
Сначала они разделили деньги поровну. Почти, по крайней мере. Столхаммер получил 10 300, десять тысячных купюр и три сотенные, но, поскольку у Даниэльссона не оказалось мелочи, Столхаммер предложил ему забрать последнюю десятку.
– Старый приятель, тоже мне проблема. – Столхаммер пожал широкими плечами.
Потом они ели, пили и болтали. Когда закончили с едой, Даниэльссон смешал грог на водке и тонике, в то время как Столхаммер предпочитал чистые напитки. Они поговорили еще, настроение – лучше не придумаешь, и Калле поставил на проигрыватель диск Эверта Таубе.
– Этот парень знал свое дело, – сказал Столхаммер с чувством. – В нашей стране не написали ни одной приличной мелодии после того, как Таубе умер. Сплошная попса!
– Как долго вы слушали музыку? – спросила Анника Карлссон.
– Прилично, – сказал Столхаммер и удивленно посмотрел на нее. – Это была такая старая долгоиграющая пластинка, и мы прокрутили ее по крайней мере пару раз. – «На старом „Хайленд ровере“, судне из Абердина, стояли мы в порту Сан-Педро и загружали газолин», – напел Столхаммер. – Послушай сама, Карлссон. Текст все еще сидит как «Отче наш» в моей голове, – констатировал он.
– Как долго вы продолжали петь тогда? – спросил Бекстрём.
– Ну, пока чокнутая старуха не позвонила в дверь и не начала орать и ругаться. Я ведь стоял в гостиной и балдел от Эверта Таубе и избежал удовольствия видеть эту дуру, но слышать я ее слышал.
– Сколько времени было тогда? – не унимался Бекстрём.
– Понятия не имею. – Столхаммер пожал широкими плечами. – Хотя мне известно, сколько было, когда я пришел домой и позвонил Марии, ведь тогда я сначала посмотрел на часы. Не хочется ведь никого беспокоить среди ночи.
– И сколько было тогда?
– Полдвенадцатого. Если мне память не изменяет, – сказал Столхаммер. – Я, помнится, еще подумал, что, пожалуй, немного поздно, но потом успел соскучиться тоже. Поэтому собрался с духом и набрал номер. Хотя сначала я дома отпраздновал чуточку. У меня еще оставалась капелька в кладовке, и, как раз прикончив ее, я решил, что надо, пожалуй, прокатиться на юг.
– Когда ты ушел от Даниэльссона тогда? – спросил Бекстрём. «И как нам сейчас проверить последнее?» – подумал он.
– Как только старуха начала шуметь, я понял: самое время отправляться домой и ложиться спать. Потом распрощался с Калле и поковылял к себе. На дорогу ушло самое большее десять минут, включая то или иное отклонение от маршрута по пути. – Столхаммера улыбнулся и покачал головой. – Вечеринка ведь уже зачахла, скажем так, и Калле утомился и позвонил старухе, которая спускалась ругаться. Стоял и собачился с ней, когда я уходил.
