– Кассилис хороший человек, – сказал Норсмаур, – он один стоит десяти!
– Я слышал, – горячо воскликнул старик, – то же самое мне говорила дочь! Ах, мистер Кассилис, вы видите, покарал меня мой грех! Я очень, очень низко пал, но меня немного поддерживает раскаяние. Мы все должны предстать перед лицом Всевышнего, мистер Кассилис! Я являюсь слишком поздно, но с искренним, клянусь, смирением на Его суд.
– Ну, затянул песенку! – грубо заметил Норсмаур.
– Нет, нет, дорогой Норсмаур! – крикнул банкир. – Не говорите этого, не искушайте меня! Вы забываете, дорогой мой, что в эту же ночь может призвать меня Господь.
Нельзя было без жалости смотреть на угнетенное состояние старика. Я сам разделял мнение Норсмаура и от души смеялся про себя, слыша увещания, которые он расточал старому грешнику.
– Бросьте, Хедльстон! – продолжал Норсмаур. – Вы к себе несправедливы. Вы человек, в полном смысле, мира сего, прошли, что называется, сквозь огонь и медные трубы раньше еще, чем я родился. Ваша совесть… выдублена как самая лучшая южно-американская кожа, и вы только забыли продубить печень, отсюда все беспокойства!
– Ах, шутник, шутник! – сказал Хедльстон, грозя пальцем. – Правда, я никогда не был ригористом, я всегда ненавидел ригоризм, но всегда оставались у меня добрые чувства. Я был нехороший человек, мистер Кассилис, я не думаю этого отрицать, но я испортился только после смерти жены. Тяжело вдовому жить… За мной очень много грехов, я не отказываюсь от этого, но есть же и в них мера, я надеюсь. И, если уже говорить… Ай! – крикнул он внезапно.
Его голова приподнялась, пальцы растопырились, лицо исказилось от страха, вытаращенные глаза смотрели на окно…
– Нет. Ничего нет, слава тебе Господи! Это был шум от дождя, – прибавил он после паузы с невыразимым облегчением.
Он откинул спину на подушки и несколько секунд казался очень близким к обмороку, но пересилил недомогание и волнующимся, дрожащим голосом начал снова меня благодарить за готовность стать на его защиту.
– Позвольте мне задать вам один вопрос, мистер. Хедльстон, – сказал я, дав ему договорить и успокоиться. – Правда, что при вас есть еще деньги?
Этот вопрос заметно ему не понравился, и он с неохотой ответил, что, действительно, при нем остались деньги, но весьма немного.
– Хорошо, – продолжал я. – Ведь именно за этими деньгами гонятся итальянцы. Отчего же вы им не отдаете?
– Ах, мистер Кассилис, – возразил он, покачав головой, – я хотел отдать; я предлагал, но они не денег, а крови моей требуют!
