– Позвольте вам напомнить, – возразил Леон громким, но дрожащим от волнения голосом, – что я ваш гость, я надлежащим образом записан в книге жильцов, я оставил в гостинице багаж на четыреста франков…
– Вы не можете его получить в этот час! – крикнул в ответ хозяин.
– Моя гостиница – не ночной трактир, не пристанище для воров, ночных распутников, шарманщиков и шарманщиц…
– Скотина! – крикнула ему Эльвира, задетая последним эпитетом.
– Я тре-бу-ю свой ба-гаж! – громко и внушительно проскандировал Леон с ударением на каждом слоге.
– Я не зна-ю ва-ше-го ба-га-жа! – тем же манером отвечал хозяин.
– Вы за-дер-жи-ва-е-те мой ба-гаж? Вы осмелитесь задержать мои вещи?! – крикнул Леон таким голосом, что хозяин, очевидно, счел за лучшее отступить.
– Да кто вы такой? – дипломатично ответил он вопросом на вопрос. – Я не могу вас узнать. Страшно темно…
– Ага! Отлично! Вы все-таки задерживаете мои вещи! – заключил Леон. – Вы за это ответите! Я испорчу вам всю жизнь. Я подам в суд, во все суды, и если во Франции есть правосудие, оно рассудит нас! И еще я из вас сделаю ходячее посмешище! Я сочиню про вас песню, – песню грубую, непристойную, которая сделается у вас здесь народной, которую мальчишки на улицах будут кричать, которую будут выть у ваших ворот в самую полночь!
Голос Леона с каждым оборотом речи все повышался и уже не встречал ответа: неприятель безмолвно отступил, заглохли его шаги, скрылся последний луч фонаря.
Леон обратился к жене, став в героическую позу.
– Эльвира! – торжественно произнес он. – Отныне у меня есть нравственный долг, цель жизни! Я должен уничтожить этого человека, как Эжен Сю уничтожил привратника-швейцара! Приступим к возмездию! Идем в жандармерию!
Он схватил прислоненный к стене ящик с гитарой, и оба с пламенеющими сердцами быстро двинулись по скудно освещенным улицам.
Жандармерия помещалась за телеграфной конторой, в самой глубине обширного двора, который граничил с садами. В этом дальнем и тихом углу мирно почивала вся местная стража общественной безопасности. Немалого труда стоило до нее достучаться и поднять на ноги одного из жандармов. Когда же он очнулся и выслушал, в чем проблема, то сперва помолчал, а затем произнес:
– Это не наше дело.
Ничего больше Леон от него не добился. Напрасно пытался он убедить жандарма, упросить, подействовать на его чувства.
– Вы видите здесь госпожу Бертелини, в бальном платье, с очень деликатным здоровьем, да еще в интересном положении.
