Размышляя таким образом, он машинально схватился за карман. Сердце его замерло; с ног до головы охватило его ощущение холодной дрожи; он окаменел на мгновение, потом опять почувствовал лихорадочный озноб, и мысль о пропавшем кошельке заставила его покрыться обильным потом. Растратить деньги – очень естественно и жизненно – это естественный переход между ними и получающимися от них наслаждениями; только одна граница между ними – время; и расточитель с несколькими кронами богат как римский император, пока они неистрачены. Для такого человека потеря денег – наибольшее несчастье; это значит упасть в одно мгновение с неба в пропасть – быть всем и стать ничем. И всего ужаснее, что из-за них, из-за этих пропавших для него самого денег, он может еще попасться, и завтра же быть повешенным из-за кошелька, доставшегося с таким трудом и так глупо исчезнувшего. Вильон с ругательством выбросил обе монетки на улицу, погрозил кулаком небу, затопал ногами, стал даже топтать ими жалкий труп.
Одумавшись, он зашагал назад по своим следам к только что оставленному дому за кладбищенской стеной. Он уже не боялся больше патруля, который удалился и во всяком случае прошел мимо, и думал только о своем пропавшем кошельке. Конечно, он ничего не нашел. Не обронил ли он его в самом доме? Ему хотелось пойти туда и убедиться, но мысль об ужасном жильце оставленной комнаты лишала его мужества. Подойдя ближе к дому он увидел, что их усилия потушить огонь оказались напрасными; напротив, огонь еще больше разгорелся, и его изменчивый свет играл в щелях двери и окна, и это снова вселило в него ужас перед властями и парижской виселицей.
Он вернулся к портику гостиницы и стал искать в снегу брошенные им в порыве детского негодования маленькие монетки. Но он нашел только одну, другая отлетела, должно быть, далеко и глубоко погрузилась в снег. С единственной монетой в кармане его план провести ночь в какой-нибудь, хоть самой плохонькой, таверне, рушился. Настоящую печаль, настоящее горе испытывал он, стоя грустный перед портиком. Пот высох на нем, и хотя ветер утих, мороз становился все крепче, и он чувствовал, как цепенеет и как болит у него сердце. Что делать? Как ни было поздно, как ни мало надеялся он на успех, все же нужно было попробовать попасть в дом его крестного отца, капеллана церкви святого Бенуа.
Он бежал всю дорогу и, дойдя до дома, робко постучал. Ответа не было. Он стучал еще и еще, с каждым разом все сильнее; наконец, послышались приближавшиеся шаги. Раскрылась форточка в обитой железными гвоздями двери, и мелькнул в ней луч желтого света.
