В зале было полно народу в разноцветных куртках, по большей части оранжевых. Официантка принесла кофе.
— То, что доктор прописал, — сказал Фрэнк, баюкая в руках дымящуюся чашку. Кожа на них была синюшно-белая. — Таб, я тут подумал. Ты сказал, я мало что замечаю, — так вот, ты прав.
— Ладно тебе.
— Нет, честно. Я сам виноват. Знаешь, слишком уж волнуюсь о себе, любимом. Столько всего в голове крутится. Это, конечно, не извинение.
— Забудь, Фрэнк. Я сам вроде как из себя вышел, что ли. Думаю, у нас у всех нервы немножко расстроены.
Фрэнк покачал головой.
— Да нет, не так все просто.
— Хочешь поговорить?
— Только между нами, ладно?
— Конечно, Фрэнк. Ясное дело.
— Таб… наверное, я брошу Нэнси.
— Ох, Фрэнк. Ох, Фрэнк. — Таб откинулся на спинку стула и покачал головой.
Фрэнк наклонился вперед и положил ладонь на руку Таба.
— Скажи, ты когда-нибудь влюблялся по-настоящему?
— Ну…
— Я имею в виду по-настоящему. — Он сжал Табу запястье. — Всем телом и всей душой.
— Не знаю. Если ты так ставишь вопрос, то не знаю.
— Значит, нет. Не обижайся, но если бы да, ты бы знал. — Фрэнк отпустил руку Таба. — Это тебе не просто так, шишку погреть.
— Кто она, Фрэнк?
Фрэнк помедлил. Он посмотрел в свою пустую чашку.
— Роксанна Бруэр.
— Дочь Клиффа Бруэра? Которая нянькой у твоих детей?
— Слушай, Таб, нельзя же вот так на всех ярлыки вешать! Это абсолютно неправильная система. И именно из-за нее вся наша страна катится к чертям собачьим.
— Но ей же не больше чем… — Таб покачал головой.
— Пятнадцать. В мае будет шестнадцать. — Фрэнк улыбнулся. — Четвертого мая, в шесть двадцать семь вечера. Черт возьми, Таб, сто лет назад она в этом возрасте уже считалась бы старой девой. Джульетте вон тринадцать было.
— Джульетте? Джульетте Миллер? Господи боже, Фрэнк, да у нее и груди еще нет. Она еще в купальнике без лифчика обходится. До сих пор лягушек ловит.
— Да при чем тут Миллер! Джульетте из пьесы. Таб, ты что, не видишь, как ты людей сортируешь? Этот — чиновник, та — секретарша, этот — водитель грузовика, а той пятнадцать лет. Таб, у этой так называемой пятнадцатилетней в одном мизинце больше, чем в любом из нас от макушки до пяток. Я тебе говорю, эта маленькая леди — настоящее чудо.
Таб кивнул.
— Я знаю девушек вроде нее.
— Она мне открыла такие миры, о которых я и не подозревал.
— А что обо всем этом думает Нэнси?
— Она ничего не знает.
— Ты ей не сказал?
— Нет еще. Не так это легко. Я же от нее за все эти годы ничего, кроме хорошего, не видал. Ну и про детей надо подумать. — Прозрачная влага в глазах у Фрэнка задрожала, и он быстро провел по ним рукой. — Ты, наверно, думаешь, что я последняя скотина.
