— Мы же взяли шмотки, — сказал Дэнни. — Нет смысла.
Но я чувствовал, что мне это необходимо — так необходимо, как никогда в жизни.
— Мы поделим мыло.
Я не остановился, хотя Дэнни стал красноречиво убеждать меня в том, что мыло можно загнать из-под полы за хорошие деньги. Он понимал, что отбирать у меня пистолет опасно, что лучше не пробовать, и в конце концов заткнулся. Я миновал знак «стоп», который пытался повалить еще мальчишкой, но он устоял тогда, и стоял теперь, и собирался стоять вечно. Я намеренно проехал по выбоинам, не заделанным городскими властями, вызвав у Трикси очередной припадок. Она лаяла уже изо всех сил, как будто поняла, что это ее новый дом, и не могла этого вынести. Она взвыла, когда я сбил первый мусорный бак, и взвыла еще громче, когда Дэнни ткнул ее в морду куском мыла. Я сбил еще три бака и стал набирать скорость среди рассыпавшегося мусора, когда огоньки стали появляться вновь, один за другим. Они выскакивали из-за деревьев и выползали из-под машин, все приближаясь, но вожака видно не было.
Я затормозил.
— Нет, — сказал Дэнни, лаская кусок мыла.
Они продолжали подходить, все дети Майами, пока не окружили машину плотным кольцом.
— Свет, — раздался голос.
И свет погас.
Я слышал, как они переговариваются, бормочут на каком-то странном языке — видны были только их глаза. Их маленькие пальцы корябали стекла, а острые колени сверлили дверцы.
— Плати, — сказал вожак.
Он стоял перед машиной, держа фонарь под подбородком.
— Дай им туфли, — сказал Дэнни.
Я увидел в другой руке вожака монтировку; помахивая ею, он подошел ближе.
— Плати.
— Плати, — повторили тонкие голоса. — Пла-ти, пла-ти, пла-ти, пла-ти, пла-ти.
— Дай, — сказал Дэнни.
— Дай, — сказала Трикси.
Он залез на капот и выпрямился, глядя на Дэнни.
— В детей не стреляют, — сказал он и сделал шаг вперед. — Ты в меня не стрельнешь. Так что плати. Мешок в окно.
Я навел на него пистолет, целясь в грудь. Он был уже мертв, но даже не знал этого. Он был довольно смелый для мертвого, стучал по капоту монтировкой.
— В детей не стреляют.
— Эй, — сказал я.
Он перевел взгляд на меня, уронил монтировку.
— В грудь или в голову? — спросил я.
Должно быть, он что-то во мне увидел, потому что задрожал.
— Я сделаю тебе одолжение, — сказал я. — Я убью тебя, и ты больше никогда не увидишь этой улицы.
— Туфли, — шепнул Дэнни.
— В грудь или в голову?
Он стоял, держа фонарь под подбородком, и раздумывал. Рядом со мной Дэнни баюкал свое мыло, не смея поднять глаза. Трикси позади меня лаяла по-прежнему, и это, похоже, подстегнуло детей, потому что «королла» стала раскачиваться как следует.
