И вряд ли он сознавал, как участились его визиты к деду: если раньше он забегал только на минутку, чтобы молча поглазеть на старика, то теперь часами просиживал на полу, обложившись книгами, которых у дедушки Саксла было больше, чем у кого-нибудь. Он забрасывал деда вопросами, делился с ним мыслями, и они вместе старались уразуметь, что за штука квадратный корень из минус единицы, который однажды попался Луису в какой-то книге. Они так и не могли понять, и дедушка превратил это в своего рода пароль.
— Эй, мальчуган, чему равен квадратный корень из минус единицы? — кричал он с веранды, завидя на дорожке Луиса.
— Этот вопрос надо еще изучить, — откликался Луис.
Шутя и болтая, они скользили по поверхности множества тем. Да и трудно было ожидать большего — слишком велика была разница между ними. Дед не мог преодолеть рассеянности, которая как бы припорашивала его мысли даже во время разговоров с внуком. Он то и дело забывался и умолкал, иногда ни с того ни с сего начинал суетиться или, наоборот, сам того не замечая, застывал, уставившись куда-то в пространство, и тогда, вспомнив о каком-нибудь параграфе, отмеченном вчера в книге, мальчик уходил в дом.
Соседи считали его примерным внуком, а иные с беспокойством следили за его приходами и уходами.
— Все-таки нехорошо, что ребенок целыми днями сидит со стариком, даже если это его дед.
— Тем более такой больной и вообще… Ребенок должен играть.
— Конечно, у евреев очень дружные семьи.
— Все равно, ребенку надо играть.
В те дни, когда Луис не ходил к деду, он играл с жившим напротив Чуркой Брэйли — во дворе у него был большой сарай. Здесь мальчики мастерили самокаты; в сарае было полным-полно ящиков, старых велосипедных колес и другой полезной рухляди; и если Луису наскучили чудеса, то мастерить вещи, которые придумывал он сам, ему никогда не надоедало. В сарай постоянно забегали другие мальчики, и все вместе они делали самокаты, учились курить и рассуждали о девочках.
Он ходил в сарай днем, после школы, и под вечер, после обеда, но эти занятия не поглощали его целиком. Соседи замечали, как часто он навещает деда, а Чурка замечал его частые отсутствия и его отчужденность, когда он бывал в сарае. Поскольку у Луиса был дед, который перенес два сердечных припадка и каждую минуту мог умереть, Чурка причислял его к особой касте, а поскольку он был еврей, ему разрешалось отличаться от прочих — от него это даже требовалось. Но Луис знал, что Чурка думает почти то же, что и соседи.
