Полковник поглядел вдоль улицы, затем на больницу, после чего сказал, что ему пора идти. Он попросил присутствующих, если можно, пока не рассказывать о случившемся никому за пределами Лос-Аламоса и подчеркнул значение официальной информации, учитывающей интересы безопасности и моральное состояние жителей. Не будут ли они добры передать это своим друзьям? — добавил полковник. Он круто, по-военному, повернулся, быстро зашагал через пустырь и вошел в больницу.
Люди медленно побрели по улице.
— Любопытно, могут ли влиять моральные критерии на инстинкты, — немного погодя, сказал один. — По-моему, вряд ли.
— Вы читали, что вчера сказал Трумен? — спросил другой. — Он сказал, что атомная бомба уничтожила национализм и открыла новую, небывалую Эру Духа. Вы что-нибудь понимаете?
— Эй, посмотрите-ка! — воскликнул третий, судя по выговору — англичанин.
— Вперед, навстречу Бикини и новой Эре Духа! — холодно сказал кто-то. Остальные засмеялись.
— Беда в том, что полковник неспособен представить себе миллионную долю секунды, — произнес инженер. — Это очень трудно.
— Да поглядите же туда, говорят вам!
— Что это?
Собеседники в это время поравнялись с дальним крылом больничного здания; посредине его была дверь в подвал, возле нее стоял маленький грузовичок. Два человека сгружали бочонок колотого льда; лед сверкал в лучах солнца, на земле поблескивали упавшие осколки.
— Должно быть, для его рук, — заметил кто-то после паузы. — Очевидно, весь лед уже вышел.
— Бедный малый, — сказал другой. Все зашагали дальше, немного быстрее, чем прежде, и никто больше не произнес ни слова.
В окне палаты, где лежал Луис Саксл, щелкнули планки жалюзи; за ними показалась Бетси Пилчер, глядевшая на пустырь. Там уже не было ни души, все разошлись, и в последующие полчаса на пустыре никто не задерживался, хотя за это время с разных сторон прошло несколько человек; они торопливо пересекали пустырь и исчезали в дверях больницы. Попозже стали появляться жены, вышедшие в центр за покупками, они останавливались у пустыря, смотрели на окна больницы, рассказывали все, что слышали, узнавали, что слышали другие, и сопоставляли сведения, стремясь выведать как можно больше. В полдень и несколько раз в течение дня прохожие опять собирались на улице кучками; люди что-то говорили, потом подолгу молчали и расходились в разные стороны. Некоторые из тех, кто задерживался здесь утром, по дороге на работу, опять задерживались в конце дня, по дороге домой. А перед вечером, когда горы Хемез стали вырисовываться темными силуэтами на фоне заката, на улицу высыпали дети. Бегом и вприпрыжку они мчались через пустырь к пруду немножко поиграть до ужина. Когда на плато легли тени гор, в городе зажглись огни; у пруда на высоком столбе ярко горела голая лампочка, ее желтый свет достигал угловой части больничного здания, и чем больше сгущалась темнота, тем ярче казался этот свет на фоне чернеющих окон. Еще какое-то время с пруда доносились крики расшалившихся ребятишек, а потом, когда совсем угас дневной свет, они бегом и вприпрыжку помчались по улице домой.
