— Знаете что, — сказал он, — можно взять один из этих больничных подносов на роликах, что передвигаются поперек кровати, и поставить аппарат для чтения прямо на нем. Вы сэкономите время. Во всяком случае, это идея. Вы уже придумали, как управлять аппаратом?
— Это мы сообразим, Дэйв. Но на вас просто лица нет. Шли бы вы домой, выспались бы.
Дэвид кивнул головой, потом повернулся и вошел в больницу.
На той стороне улицы полковник Хаф, следивший глазами за Дэвидом, вдруг умолк и, когда Дэвид исчез за дверью, заговорил снова:
— Все-таки он мог бы остановиться и поговорить с вами. Сегодня утром я с ним беседовал. Он очень потрясен. Всю ночь не сомкнул глаз. Конечно, Луис его самый близкий друг. Конечно, это… а, да что говорить, случай ужасный, сколько времени все шло хорошо, и надо же было…
— Это ведь очень коварный опыт. Меня всегда удивляло, почему… — начал кто-то.
«Солдаты рискуют жизнью, — так говорила жена полковника, — и отлично знают, что идут на риск. А разве ученые — какие-то особенные люди? Почему они не должны рисковать жизнью?»
— Да, — произнес полковник, — опыт коварный. Я-то сам не видел, как он делается, но мы часто об этом говорили. Странно только, что Луис делал его уже далеко не в первый раз…
— Насколько я понимаю, — вмешался один из присутствующих, — опыт мог быть куда менее сложным. Я тоже его никогда не видел. Но не то вчера, не то третьего дня мне говорили, будто Саксл добивался разрешения установить контроль на расстоянии.
— Вы не знаете точно, что там произошло? — спросил другой. — Должен сказать, трудно отделаться от мысли, что если это случилось с ним, значит может случиться с каждым из нас.
Остальные закивали, подтверждая его слова. Полковник покачал головой. Он мало знал своих собеседников. Это были главным образом инженеры и высококвалифицированные техники из электронной лаборатории и механических мастерских. Трое или четверо считались в Лос-Аламосе новичками — иначе говоря, они прибыли сюда уже после войны. Полковник обычно сходился с такими людьми быстрее, чем с физиками, химиками и математиками; мысли их были ему гораздо понятнее, тем более, что они совпадали, вернее, могли бы совпасть с его собственными мыслями, если бы он дал себе труд подумать. Но сейчас он глядел на этих людей с чувством неловкости. Сколько есть такого, чего эти новички не знают и, наверное, никогда не узнают о годах войны, о великих, увлекательнейших временах, о временах сугубой секретности. «Болван», — выругался он про себя, задумчиво глядя в пытливые глаза молодого человека, который спросил, что там произошло.
