дела, внезапно, к великому удивлению публики, оказались
адвокатами. В самых рассуждениях с начала до конца господствовала удивительная неопределенность, и вследствие того – когда одна сторона начинала речь про Фому, другая отвечала ей непременно про Ерему. И ни в посредниках, ни даже в самом суперарбитре мы не нашли
полного приготовления к прямому ведению спора; в некоторых из посредников незаметно было даже
вовсе никакого приготовления. Оттого вместо дельных замечаний, которые могли бы быть полезны для акционеров, мы слышали здесь словоизлития по поводу того, оговорено или не оговорено в статье такое-то замечание, каким шрифтом напечатана такая-то фраза, и т. п. На улики о том, что нет такой-то цифры в таком-то месте «Отчета», мы слышали от оратора-адвоката ответы вроде того, что, «может быть, эта цифра причтена где-нибудь в другом месте!!.» Вместо сравнения выводов и указания реальных оснований их нам писали на доске ряды слагаемых и вычитаемых цифр (заранее известных) и пред нами же делали сложение и вычитание, да и то очень вяло… Очевидно, что тут не было ничего даже похожего на настоящее гласное судопроизводство, и вся эта комедия производилась просто для того, что г. Смирнов хотел собрать как можно более свидетелей того, как он подвергает г. Перозио экзамену из арифметики… А г. Перозио до того потерялся, что счел для себя удобным подвергнуться такому экзамену и думал, что ему будет большая честь, если он отличится из арифметики. Вот к чему сводится весь вопрос…
Нет, чистое дело может быть прочно и хорошо сделано только чистыми руками. Тут нечего ждать хорошего, когда двигателями являются задетые самолюбия да хлопотливые желания отличиться. Г-н Перозио вздумал раскрыть положение дел Общества русского пароходства и торговли; но он не сохранил достаточно чистоты и беспристрастия в своих заметках, он не дал себе труда вникнуть не в одни цифры отчетов, а в самый ход дела, на практике, – и оттого его замечания не достигли цели, которой должны были достигнуть… Г-н Перозио потребовал гласного судопроизводства; г. Смирнов, принимая его вызов, третировал его чрезвычайно оскорбительно и соглашался спорить совсем не о том, о чем хотел говорить г. Перозио. Казалось бы – тут и конец, тут и невозможность соглашения. Но ни оба противника, ни их посредники, ни сам суперарбитр не заметили, или не хотели заметить, этой вопиющей нелепости в самом начале дела. Все торопились устроить дело, и никто, по-видимому, не задал взаимно друг другу простого вопроса: что же это будет, в самом деле, –
