К удивлению нашему, повод к протестации представился «Экономическому указателю» и в деле трезвости, которой причиною он сам был, по крайней мере отчасти. Оказывается, что мужики слишком уж усердно взялись за дело и приняли даже то, чего вовсе не было в видах «Указателя». Они постановили штрафы и наказания тем, кто нарушит обязательство трезвости. Это значит, что они не совсем хорошо поняли тенденции доктора и статского советника И. Вернадского, который, как известно, всякое вмешательство общественной власти в дела граждан считает личною для себя обидою. Чтобы вразумить недогадливых мужиков, г. Вернадский счел долгом протестовать против принудительных мер, употребляемых ими в деле трезвости. «Нравственное улучшение, – говорит он, – происходит, по нашему мнению, только нравственным путем, и насилие, принуждение в деле трезвости, по нашему мнению, так же мало может истинно исправить народ, как и крепостное право… Восставая против всего насильственно искусственного и грубого и сочувствуя только тому, что истинно нравственно и чуждо всеубивающего страха, мы считаем своею обязанностью возвысить голос свой за добровольные общества трезвости и против насильственных мирских приговоров об этом предмете, подкрепляемых розочными ударами. Всякие штрафы запрещены».
«Какой смысл имеет последняя фраза?» – спросите вы. Мы сами не доискались в ней смысла, тем более что она заканчивает статейку, – далее ничего уже нет. Кем запрещены, где, когда запрещены, – мы не могли добиться… Но как же г. В. говорит о запрещениях и возвышает голос против, когда он сам беспрестанно проповедует laissez faire? Да, конечно, laissez faire, дозволяйте делать что угодно, но только знайте, кому дозволить… Народу никак невозможно даровать этого права… Мы с доктором В. можем друг другу laissez faire; но ежели в народе составится общество, и члены этого общества, приняв на себя какие-нибудь обязанности, согласятся положить штраф или наказание за нарушение этих обязанностей, – то тут уже не laissez pas faire,[3] тут уже «всякие штрафы запрещены». Тут уж мужик с нами советуйся и соображайся с нашими гуманными воззрениями, потому что мы смотрим на предметы не просто, а возвышенно. «Для нас дорог не столько акт отказа от вина, сколько то нравственное побуждение к самоусовершенствованию, то сознание вреда от вина, которое служило поводом к этому акту». Так объявляет «Указатель политико-экономический», и как же, в самом деле, не подивиться идеальной чистоте и высоте его воззрений! По его мнению, народ не то чтоб испугался дороговизны, не то чтоб вышел из терпения от дурного качества вина, а просто-напросто проникся «стремлением к самоусовершенствованию и сознанием вреда от вина», – и все это, без всякого сомнения, вследствие изучения статеек «Указателя»! Так эти-то высокие нравственные причины и старается сохранить г. В., восставая против принудительных обязательств. Тут уж и lassez faire в сторону! Если бы «Указателю» дали власть в руки, то он, без всякого сомнения, сделал бы вот что. Он сочинил бы замысловатый циркулярчик, с красноречивыми фразами и гуманными взглядами, в таком смысле: «Трезвость, дескать, очень похвальна, и препятствовать ей не следует; но личность человека священна, и потому делать какие-нибудь обязательные постановления относительно трезвости не дозволяется; вследствие чего, дескать, и предлагается, кому следует, наблюдать за тем, чтобы распространение трезвости совершалось само собою, а не вследствие обязательных мирских приговоров, стесняющих и насилующих свободную волю человека». Бумажку эту «Указатель» разослал бы по всей России, как недавно рассылал он карту железных дорог, на которой (кстати заметим) Ярославль поставлен чуть не севернее Петербурга. А что сделали бы с этой бумажкой те, кому такое наблюдение принадлежит у нас, – до этого «Указателю», по-видимому, очень мало надобности… Хоты бы это вело к решительному уничтожению возможности обществ трезвости, – ему что за дело! Для него ведь дорог «не самый акт отказа от вина», а совершенно другие обстоятельства, изобретенные его высоконравственною фантазией.
