и их согласное пение… После моего двухнедельного пути слушание обедни в соборе было истинным счастием и покоем; редко человеку посылается в жизни подобный благочестивый праздник сердца, когда, сбросив все до одной суетные мысли о мире и себе, живешь уже другою жизнию; кажется, сейчас бы поднялся с земли и улетел, куда несется мысль, окрыленная молитвою и пламенеющая огнем ее (стр. 12).
Не будем говорить о красотах слога в этом описании, но не примечаете ли вы в нем, что торжественность архиерейского служения, пение певчих, народ, наполняющий церковь и молящийся, – представляют для автора как будто что-то невиданное, чрезвычайное, неожиданное… Неужели же, в самом дело, автор, получая в Петербурге окончательное образование, не предполагал найти ничего подобного в русских губернских городах?
Интересно также, что автор, отправляясь в Новочеркасск на житье, ничего не знал о тамошнем памятнике Платову и тоже пришел в изумление, увидав его. Описывая в письме к другу свои первые впечатления в Новочеркасске, г. Филонов рассказывает: «Здесь стоял памятник. Кому? – я не знал». Описав потом очень хорошим слогом памятник, «его устремленные вдаль очи, грозную осанку, богатырскую, могучую грудь, руки» и пр., г. Филонов снова вопрошает: «Кто же он, этот величественный воин?» И на вопрос этот отвечает, не без пафоса, следующим образом:
Читай, мой друг, читай надпись: «Атаману графу Платову за военные подвиги с 1770 по 1816 годы – признательные донцы». Мое слово не в силах высказать всех мыслей и чувствований, закипевших теперь во мне. Мальчиком, мальчиком я почувствовал себя при взгляде на могучего Платова; стоя у подножия этого мужественного ратника, грозы действительно грозного Наполеона I, я не нашел слов в своем сердце для приветствия незабвенному в истории России и в сердце каждого русского атаману войска донского. Так пусть же «Певец в стане русских воинов»{2}на своей «боевой лире» прогремит ему песнь (стр. 7).
И затем приводится куплет из «Певца»…
Как видно из некоторых мест книги, г. Филонов – учитель русской словесности в новочеркасской гимназии. Из других мест видно, что он – человек еще очень молодой, человек нового поколения. Вот некоторые подробности, сообщаемые им о себе в письме к другу от 1 февраля 1856 года:
Я увидел Новочеркасск. Церковь показалась прежде всего; при взгляде на нее я сотворил молитву… Не сочти за лицемерие этого откровенного моего признания. Представь – ведь ехал
