– Oui, il a beaucoup de talent pour la musique.[26]
В отношении Лидии Николаевны больше отмалчивался и только назвал ее милою дамою, а Надину умною девушкою; говоря же об Иване Кузьмиче, сделал гримасу.
Возвратившись домой, я застал у себя нечаянного гостя. Леонид возвратился в Москву и уже часа два дожидался меня на моей квартире. Он приехал ко мне тотчас, как вышел из дорожного экипажа, не заходя даже домой, но, здороваясь со мною, не обнаружил большой радости, а только проговорил:
– Хорошо, что приехали, а то все это время была такая скука.
– Кончили курс? – спросил я.
– Да.
– Кандидатом?
– Да.
– Много занимаетесь?
– Нет; все было не до того… У сестры бываете?
– Как же.
– Что она, здорова?
– Не совсем, кажется.
– А что благоверный ее?
– Тоже прихварывает, только своего рода болезнию.
– Опять разрешил, – проговорил Леонид и потом, помолчав, прибавил: – Курдюмов часто там бывает?
– Каждый день, – отвечал я.
Он нахмурился.
– Я познакомился там еще с новым лицом, с сестрою Ивана Кузьмича, – сказал я.
– Она еще все гостит? – проговорил Леонид.
– Гостит и не думает уезжать.
– Что ж она тут делает?
– Ничего: пламенеет страстию к Курдюмову.
Леонид ничего не отвечал, но еще более нахмурился и несколько времени ходил взад и вперед по комнате.
– Вы говорили с сестрою? – спросил он вдруг меня.
Я догадался, о чем он спрашивает.
– Говорил один раз.
– А что именно?
Я передал ему слово в слово разговор мой с Лидиею Николаевною: спор наш об Курдюмове и визит к сему последнему.
– Курдюмов какой-то всеобщий художник! – заметил я.
Леонид вышел из себя.
– О черт, художник! – воскликнул он. – У человека недостает душонки, чтобы с толком спеть романс, а вы называете его художником… Токарь он, может быть, хороший, но никак не художник.
Я не возражал Леониду, потому что был совершенно согласен с ним. Он у меня ночевал, а на другой день мы оба пошли обедать к Лидии Николаевне. Она только что приехала от матери и очень обрадовалась брату, бросилась к нему на шею и разрыдалась. Иван Кузьмич болен. Сначала я думал, что это последствия похмелья, но оказалось, что он болен серьезнее. Вместе почти с нами приехал к нему доктор, которого я знал еще по университету, старик добрый и простой. Когда он вышел от больного, я нагнал его в передней и спросил:
– Какого рода болезнь у Ивана Кузьмича?
– А что, батенька, – отвечал старик, – подагрица разыгралась и завалы в печени нажил. Алкоголю много глотал.
– И в сильном развитии?
– Будет с него, если нашего снадобья не покушает да диеты не подержит, так на осень, пожалуй, и водянка разыграется.
